То, чего она больше всего боялась, не случилось. Они не собрали пилы, топоры, не сложили их в телеги и не переехали в другую часть леса, подальше от железнодорожного полотна. Лида вздрогнула. Но не от холода, а от облегчения. Она почувствовала, как руки ее покрылись гусиной кожей, отчего на них дыбом поднялись тонкие золотистые волоски, и прислонилась лбом к холодному стеклу, как будто это могло приблизить ее к отцу. За окном простиралась плоская, как сковорода, промерзшая равнина в белых пятнах снега. Большие участки были полностью очищены от деревьев, и стали видны длинные каменистые проплешины, отчего там, где раньше переливалась тысячами оттенков зелень, теперь была видна лишь стальная серость.
Неужели то же самое случилось и с папой? Этот переход к советской серости?
Кончиками пальцев она прикоснулась к стеклу, отвернувшись от окружавших ее одноцветных военных форм.
Лида поднялась и потянула за кожаную ручку так сильно, что окно вагона поползло вниз, пока с глухим стуком не остановилось, раскрывшись до конца. От ворвавшегося в купе морозного воздуха она чуть не задохнулась. Сразу же раздались недовольные голоса:
— Эй, закрой окно!
— Черт, холодно же!
— Ты что, спятила? Хочешь мне все хозяйство отморозить?
Но она не слышала криков. Все ее внимание было устремлено на то, что было за окном, где вдали виднелись верхушки сторожевых башен, серые точки на спичечных ножках на фоне очищенного морозом синего неба. Сначала она не заметила людей, работающих на краю леса. Сердце ее так и упало, но очень скоро поезд, продолжая свой путь по железной дороге, проехал мимо огромного штабеля сосновых стволов, которые лежали на земле, как тела убитых в бою солдат. Лида решила, что их, должно быть, будут сплавлять по какой-нибудь реке (она видела подобное в Китае), но нет. По крайней мере не здесь. Эту гору древесины явно должны были погрузить на телеги.
Впереди показалась телега. Катилась она ужасно медленно и, хоть была еле видна, явно двигалась в сторону штабеля. Лида попыталась пересчитать количество крошечных фигурок, впряженных в нее, но было еще слишком далеко. Она несколько раз моргнула и снова стала считать. Их должно было быть не меньше двадцати. Впившись в фигуры глазами, она уже не замечала ничего другого.
— Гражданка! — Это был мужчина в костюме, тот самый, с часами, но на этот раз голос его звучал резко. — Закройте, пожалуйста, окно!
Она не услышала его. Он прикоснулся к ее локтю и приподнялся, как видно собираясь сделать это самостоятельно, но, прежде чем он успел взяться за ручку, Лида достала из висевшей у нее на плече сумки два больших ярко-красных узла. Оба они были связаны из платков, и внутри каждого лежал для утяжеления какой-то груз.
— Послушайте-ка… — Человек в костюме начал терять терпение.
Она уже видела впереди, в нескольких сотнях метров от рельсов, группу работающих заключенных, их было всего четверо. Они копали землю лопатами, наверное, расчищали от камней дорогу. Лида сорвала с шеи красный платок, высунулась, насколько могла, из окна и отчаянно замахала этим ярким куском материи. Вперед-назад, вперед-назад, чтобы привлечь к себе внимание.
— Пожалуйста, — неслышно прошептала она, — поднимите глаза.
В лицо ей ударило облако копоти, вылетевшее из трубы локомотива. Фигуры стремительно приближались. Но никто из них не отрывал взгляда от лопаты. Неужели они не хотят видеть человеческих лиц в окнах вагонов? Может быть, свобода стала для них невыносимым зрелищем? Сто метров. Ближе к ним она не подберется никогда. Лида взяла один из платков с грузом, высунула руку в окно и запустила его вверх. Пока он ярко-красной птицей по дуге летел сквозь дрожащий воздух, она набрала полные легкие воздуха и издала долгий истошный крик. Никто из зэков не посмотрел в ее сторону.
Неужели они не слышат? Или слышат, но им все равно?
Красная птица приземлилась на край камня, отскочила от него и перепорхнула на открытую площадку, где наконец замерла рядом с пнем среди мертвых корней. Нет, нет, нет. Рот Л иды снова раскрылся, но на язык ее тут же налип пепел из трубы.
— Прекратите. — На этот раз заговорил мужчина, который спал, закрывшись кепкой. Он проснулся и теперь смотрел на нее со злостью. — То, что выделаете, противозаконно. Прекратите немедленно, или…
— Или что? — Молодой солдат, который спокойно сидел до этого рядом с Лидой и на которого она вряд ли даже хоть раз посмотрела, поднялся с места и встал радом с ней. — Или что? — повторил он.
Среди остальных солдат раздался смешок.
— Не связывайтесь с ним, товарищ, — предупредил кто-то. — Он наш лучший боксер.
Лида подняла второй узелок, собираясь бросить и его.
— Разрешите мне.