После этого наступает штиль. Я эгоистично забываю о шелухе, закрываю глаза и дрожу от воспоминаний об удовольствии. О нежности, страсти. Все еще чувствую его запах, вкус, его самого. Алекс, Алекс, мой Алекс.
Будем честны, мне этого хотелось. Хотелось, чтобы он меня трахнул. Трахнул так, чтобы женщиной себя почувствовала, чтобы ощутила снова все эти эмоции и весь дикий кайф, что были в моей жизни раньше, до материнства, и мне нравились. По которым я до сих пор иногда тоскую, особенно вечерами.
Нам обоим с Алексом хотелось, и мы забили на весь мир. Сделали это. Теперь решить надо, куда дальше двигаться.
Я сильно-сильно зажмуриваюсь, вновь будто чувствуя его прикосновения. Потряхивает. Наркотик, чертов наркотик. Любить женщин Равский за два года не разучился. Это было поразительно.
Когда открываю глаза, по тени понимаю, что Алекс стоит в дверях. Демьян вовсю дрыхнет, я прикрываюсь и делаю знак рукой.
Алекс подходит к кровати и присаживается на пол. В тусклом свете из коридора мы оба смотрим на спящего сына. Наш ангелочек. Лучшее, что мы создали, два вспыльчивых идиота.
Потом я все же поднимаюсь и иду в душ. Наскоро ополаскиваюсь, вновь кутаюсь в халат. Когда выхожу из ванной, Алекс уже в коридоре, прислонился спиной, опустил голову.
Едва я появляюсь, он вскидывает глаза, и я отвожу свои. Нервно сцепляю пальцы.
— Демьян спит. Вроде бы крепко, — произносит Алекс.
— Да, он меня как-то во сне нащупывает и, если не находит, просыпается. Не любит быть один.
— Понятно.
— Слушай, насчет того, что было...
— Повторим?
— Ч-что? — аж заикаться начинаю от неожиданности.
Такой простой вопрос-предложение, словно мы муж и жена, живем тут вместе. Щеки вспыхивают:
— В смысле? Нет!
Наши глаза встречаются. Алекс внимательно меня разглядывает.
— Так быстро трахнулись, я толком не понял ничего.
Его губы трогает неприятная холодная улыбка, которая бесит до невозможности.
— Перестань себя так вести! — выпаливаю я.
Он вопросительно вздергивает бровь. На лице маска. Что думает на самом деле, вновь скрыто.
— Как скотина! — продолжаю агрессивно шептать. — Как ты ведешь себя с самого приезда! Тебе это вообще не идет!
— Ты же не ждешь, что я буду извиняться?
— Мы можем по-взрослому поговорить?
— О чем? Какие у нас варианты теперь? И ты, и я — оба изменили своим партнерам. Даже на алкогольный дурман не свалить: я не пью, ты кормящая мать. Можно сделать вид, что ничего не было. Или продолжить трахаться. Какой вариант тебе кажется более взрослым?
— Я слишком уважаю Руслана. Да и ты позаботился о том, чтобы мы с твоей девушкой установили приятельские отношения. Это невозможно, Алекс, я не хочу чувствовать себя паршиво.
— Как сейчас? — Он усмехается. — Тогда в следующий раз отбивайся активнее. Завтра я приеду купать Демьяна. Во сколько? В восемь?
Он второй раз за вечер идет к двери.
— Я позову кого-нибудь, — предупреждаю.
Никак не реагирует.
Я превращаюсь в костер, пылаю от смущения, злости, несправедливости! От его тупорылого поведения альфа-самца, который типа устанавливает правила, не слушая и не советуясь!
— Я с тобой больше наедине не останусь! И вообще, ты даже не предохранялся!
Алекс оглядывается. Мгновенно тушуюсь:
— У меня еще не было месячных после родов. Думаю, в этот раз выталкивать меня на аборт тебе не придется.
Он цокает языком:
— Быстро ты себе нового хоккеиста нашла, организм еще от родов не отошел.
Я сужаю глаза, собираясь испепелить его, гада. Алекс ищет кроссовки, я смотрю на его спину, на движения чуть скованные. Глаз отвести не могу.
Да что ты несешь-то, придурок?! Сам ведь на меня кинулся, сам целовал, как безумный! Боже-боже! Сколько же боли между нами, как с этим справиться?!
Прикрываю рот тыльной стороной ладони. Зажмуриваюсь.
Глубокий вдох-выдох. И произношу совершенно спокойно, искренне:
— У меня ни с кем другим ничего не было. Ни до нашего развода, ни после. Я не знаю других мужчин.
Алекс выпрямляется, качает головой и идет к выходу. Я вытираю слезы, развожу руками. Почти кричу ему вслед:
— Не было, блин! Тебя одного любила. Одного-единственного! Дурой была, это правда. Но любила только тебя! И твоего ребенка! Ну неужели ты не видишь? Не чувствуешь?
Он застывает. Трет лицо.
— Алекс... да поверь же ты мне! Ради Дёмы. Хотя бы просто выслушай.
— Мать твою, Ива! — Он вдруг оборачивается. — У меня души не осталось. Всю вытянула.
А потом как-то устало, что совершенно ему не свойственно, опускается на пол, запрокидывает голову на стену и закрывает глаза.
Молчит.
Не уходит. Не хочет уходить.
Сердце разгоняется. В прошлый раз, два года назад, Алекс все-таки ушел. Хотя я просила, умоляла остаться. Кричала ему о своей боли, которая, клянусь, была осязаемой. Физически ранящей. Моя боль пропитала воздух, она была всюду! Казалось, весь мир стал болью и я одна-одинешенька в ее эпицентре.
Сейчас я вновь это все чувствую — будто эхо доносится от помнящих стен. Я замираю так же, как тогда, когда не смогла ничего сделать. Время останавливается. Два года назад Алекс ушел и на этом все закончилось.
Теперь он сидит, зажмурившись. Верит? Пытается?