Содержанка

— Это великая честь, Ху Бяо, — поправил он своего младшего помощника достаточно громко, чтобы услышали сопровождавшие китайцев русские. Он говорил на мандаринском диалекте, но переводчик постоянно был в шаге от него. — Это приглашение в Кремль на беседу с самим Сталиным позволит нам передать Мао Цзэдуну, о чем думает великий вождь. Мао будет благодарен и скромно примет любой совет, ведь Китаю так нужна дружеская помощь в деле распространения идей коммунизма среди нашего народа.

Бяо едва заметно покосился на собеседника, и Чан подавил улыбку. Даже этому молодому солдату было известно, что в Мао нет и следа скромности. Но доступ к самому сердцу советской системы, встреча в Кремле и разговор с человеком, в руках которого сосредоточена огромная власть, были бы для него весьма интересны. Понимая, что исход столь серьезного мероприятия нельзя предугадать, члены делегации нервничали и почти не разговаривали. Как будто из Кремля они могли не вернуться, прилипнув там, как мухи, попавшие в паучью сеть.

День выдался солнечный, снег на улицах начал таять. Вчерашние тучи развеялись, небо радовало взгляд свежей голубизной, но на сердце у Чана было тяжело, потому что ноги его стремились унести хозяина отнюдь не в сторону Кремля. Обледеневшие ветки деревьев соблазнительно сверкали на солнце, молодые пары ходили, открыто взявшись за руки. Чан отвернулся.

Куда бы ни направлялась делегация, солдаты расчищали для нее путь, расталкивали людей в стороны, словно они могли заразить чем–то китайцев. Или, наоборот, спасали прохожих от какой–то заразы? Улица перед входом в гостиницу была освобождена от москвичей. У тротуара терпеливо гудели в ожидании три служебные машины с флагами с изображением серпа и молота на капотах. Главная сопровождающая китайцев, энергичная женщина в форме, встретив делегатов сухой улыбкой, открыла дверь. Но едва Чан собрался сесть в салон, раздался крик.

Причиной этому был мальчик. Лет десяти–двенадцати, не более. Худой, как щепка, но проворный, как хорек. Он проскользнул мимо одного солдата, вывернулся из рук другого и теперь со всех ног бежал через пустую площадь к входу в гостиницу.

Сердце Чана раскрылось. В два прыжка он оказался радом с мальчиком, подтолкнул его, лишив равновесия, и тот упал. Находились рядом они не дольше секунды. Потом солдатская рука в перчатке схватила ребенка за воротник и встряхнула с такой силой, что тряпка, которой была обмотана его голова, свалилась, открыв белесые волосы, матово блеснувшие на солнце. К этому времени рядом с Чаном уже была главная сопровождающая. На лице ее было написано крайнее недовольство. Но это было не единственное чувство, которое можно было рассмотреть в ее глазах. Был там и страх. Страх, что ее могут обвинить в некомпетентности.

— Товарищ Чан, — быстро произнесла она, — я прошу прощения. Мальчик будет наказан.

— Отпустите его.

— Нет. Этому беспризорнику нужен хороший урок.

— Отпустите его, товарищ.

Чан говорил спокойно. Сопровождающая пару секунд смотрела на китайца, потом поправила воротник военной формы.

— Отпустите его, товарищ, — повторил юноша. На этот раз было очевидно — это приказ. Женщина в форме повернулась к солдату, который удерживал мальчика, выкрутив его худую, как хрупкая веточка, руку за спину. — Освободите его. Он мне ничего не сделал.

Сопровождающая кивнула, и солдат разжал пальцы. В ту же секунду мальчик пробежал дальше по улице и юркнул в толпу, быстрее, чем крыса, ныряющая в водосточную трубу. Не произнеся ни слова, Чан занял свое место в машине. Он очень внимательно слушал сопровождающую их женщину, которая рассказывала о новых зданиях, встречавшихся у них на пути, о том, насколько улучшилось уличное освещение и расширились городские магистрали.

— Очень хорошо, — одобрительно кивал он головой.

Лишь когда она и остальные члены делегации оказались за кремлевскими стенами, Чан незаметно сунул руку в карман пальто. Там лежал сложенный листок бумаги.

33

— Нельзя не восхищаться, глядя на такое.

— Согласен, — ответил Йене Фриис стоявшей рядом с ним Ольге. Они, задрав головы, смотрели вверх. — Я чувствую это каждый раз, когда вижу.

— Как огромный летающий беременный кашалот.

Йене рассмеялся. Дыхание поднялось мерцающим белым облачком в чистом утреннем воздухе.

— Эх, Ольга, ты несправедлива к нему. Это воздушный корабль. Ты только посмотри, какой он изящный, какие у него гладкие бока. Гигантская серебряная пуля, которая так и ждет, когда кто–нибудь спустит курок.

Он гордился внешним видом творения. Он ненавидел его и гордился им. Трудно перестать любить ребенка, даже если он плохо себя ведет. Дирижабли имели гораздо больший военный потенциал, чем аэропланы, и этот, оснащенный двумя бипланами, являлся оружием, которое могло решать исход битв и уничтожать целые города.

Вздрогнув, Ольга отвела взгляд от зависшего у них над головами громадного летательного аппарата и посмотрела на молодого Филиппа, который возился с тросами на безукоризненно чистом цементном полу. Потом взглянула на свои руки, умелые руки опытного химика.