Содержанка

Какие преступления совершил? Лежавший на широкой кровати Максим, словно прочитав мысли своего юного друга, перекатился на бок и стал аккуратно расстегивать пуговицы на пижаме. Обнажил широкую мощную грудь с ребрами, как у быка, и безволосой вялой кожей немолодого человека.

Алексей удивленно покачал головой.

— Впечатляет.

В самом центре на груди Максима было искусно вытатуировано большое красивое распятие.

— Вот это видишь? — Мужчина ткнул твердым пальцем себе между ключицами в узор, окаймлявший распятие. — Видишь эту корону? Это означает, что я пахан, главный в нашей кодле. Без меня они — ничто. С моим словом считаются.

Он закатил один из рукавов, и Алексей изумленно склонился над обнажившейся рукой. От плеча до кисти вся кожа пахана была покрыта татуировками. Храм с луковичными куполами и Богородица, обтянутые колючей проволокой и обнесенные решеткой, на бицепсе — оскалившийся череп, на локте — паутина, оплетающая раскинувшего крылья орла.

Максим внимательно наблюдал за лицом Алексея. Он увидел, какой огонь загорелся в нем.

— Каждая из них имеет скрытый смысл, — тоном искусителя прошептал он. — Посмотри на мои наколки, и ты узнаешь обо мне все. Бог тоже поставил клеймо на первого в истории убийцу, прежде чем отправил в изгнание. Каинова печать. — Он застегнул пижаму и опустил рукав. — Клеймо указывает, что ты преступник, изгой. Скажи мне, Алексей Серов, а ты такой?

Боль была несильной, хотя и ощутимой. Татуировщик оказался лысым мужчиной с гладким безволосым лицом. У внешнего уголка одного его глаза была вытатуирована слеза. Это явно был мастер, который любил свою работу. Готовясь приняться за грудь Алексея, он улыбался и без устали насвистывал один и тот же мотив из Пятой симфонии Бетховена.

Закурив, Алексей произнес:

— Надеюсь, заражения крови я не получу?

— Иногда и такое бывает, — осклабился татуировщик. — Некоторые даже умирают.

Алексей выпустил ему в лицо струю дыма.

— Только не на этот раз, — сказал он, расстегнув рубашку.

— Не кури, пожалуйста.

— Я хочу курить. Кто мне запретит?

— Грудь должна быть неподвижной, как камень.

— Черт! — Алексей затушил сигарету.

Люди в винном складе посмеивались, видя его волнение. Один из воров, жилистый двадцатилетний паренье лицом, изрытым оспинами, взял с полки бутылку вина. Рукавом он стер с нее пыль, вытащил пробку с помощью штопора, болтавшегося на цепочке у двери, и протянул Алексею.

— Держи, малютка. Выпей.

— Спасибо. Может, после этого ты красивей покажешься.

Молодой человек рассмеялся.

— Куда уж красивее? — Он расшнуровал ботинок, сбросил его с ноги и снял носок. — Смотри, кореш. Нравится?

На его ступне был изображен кот. Вернее, улыбающаяся кошачья морда в широкополой шляпе, с большим бантом под подбородком и с полосатой шерстью.

Алексей рассмеялся.

— И что это значит? То, что у тебя ноги воняют, как кошачья моча?

Вор подтолкнул локоть татуировщика, и игла впилась глубже. Алексей и глазом не моргнул, но вино принял.

— Это означает, что я хитрый. — Вор прищурился, — Хитрый, как кот. Я крыс по запаху чую.

— Ха, крысиный запах ты скорее…

— Хватит базарить! — Игла впивалась в кожу, как трудолюбивая оса. — Не шевелись.

У татуировщика на фалангах пальцев были наколоты буквы и цифры, совершенно бессмысленные для того, кто не знал кода. Изо рта у него сильно разило пивом. Алексей не выдержал и отвернулся. Он закрыл глаза, и неожиданные образы представились его внутреннему взору. Причина их появления лежала на кончике острой иглы, в обжигающей боли на груди. Он вдруг вспомнил другой день, когда ему приходилось испытывать подобную боль. Тогда ему было двенадцать, и то был последний день, который он провел в Ленинграде. Его мать, графиня Серова, увозила его в Китай. Прочь от бед, которые несли с собой большевики. В тот день Йене пришел попрощаться с ним. Он пожал Алексею руку, как взрослому, и попросил заботиться о матери. «Я горжусь тобой», — сказал тогда Йене. Алексей вспомнил тоску в его зеленых глазах. Вспомнил, как солнце горело в его волосах, когда он скакал прочь на своем коне. Вспомнил острую боль у себя в груди. Не на коже, а где–то глубоко внутри.

Лида однажды сказала ему: «Твоя, Алексей, беда в том, что ты страшно заносчив».

Посмотри на меня сейчас, Лида. Какая уж теперь заносчивость, верно? Я в тряпье, среди банды воров, мою кожу колют грязными иглами. Это для тебя достаточно скромно? А если они узнают, что я обманул их и на самом деле не был в Тровицком лагере, в этой игле окажется кислота. Или ее заменит нож.

— Посмотрите на него, — произнес шипящий голос. — Да он никак заснул.

— Ага. Показывает, что он тоже не пальцем деланный.

— Скучно, мол, ему.

— Гордый, ублюдок. Какого черта он Максиму понадобился?

Алексей открыл глаза, посмотрел на лица, поднес бутылку к губам и сделал долгий глоток.