Сочинитель

— Чему ты улыбаешься? Это что тебе — игрушки? А ты о человеке подумал — если это правда, что какого-то барыгу где-то держат? Может быть, ему срочная помощь нужна?! А ты тут в «проверочки» поиграть решил! Да если и на самом деле сходняк сорвется после твоего базара с Ващановым — это еще не будет означать, что он сорвался из-за Гены. Понял?! «После» и «потому что» — это разные вещи.

Кудасов и сам не заметил, как схватил Обнорского за правую руку и дернул на себя, сжимая пальцами его бицепс. Глаза Андрея вдруг оказались совсем рядом, и никаких веселых чертенят там уже не было — жестким стал взгляд журналиста, жестким и холодным.

— Руку отпусти, — очень тихо сказал Обнорский. — Я говорю — руку отпусти…

Его глаза нехорошо сузились. Никита досадливо вздохнул и разжал пальцы. Да, пожалуй, в довершение всего осталось еще только гладиаторские бои в сауне устроить — чтобы достойно закончить достойный день.

Кудасов молча соскочил с полка и вышел из парилки, хлопнув дверью. Теплый душ немного успокоил взбрыкнувшие нервы — Никита стоял под тугими струями минут пять, он закрыл глаза и попытался отрешиться от всего на свете…

— С такими, как ваш Геннадий Петрович, вы тысячу лет будете с организованной преступностью бороться…

Кудасов открыл глаза — перед его душевой кабиной стоял Андрей и хмуро растирал бицепс правой руки. Никита Никитич вздохнул:

— Ты… Ты уверен в этой своей информации?

— На сто процентов, — кивнул журналист. — А насчет барыги… Дело даже не в том, что он «черный»… «Черные» — тоже люди. Просто все эти бизнесмены — они сами для себя счастье находят. От того, что вы его из темницы вынете — ему легче не станет. Может, еще только хуже будет… И опасность смерти, я думаю, ему не грозит — если человека грохнуть хотят, так его валят сразу, а не держат связанным в холодильнике… В холодильник запихивают, когда воспитать хотят… Ты что, думаешь, если вы его освободите — он кого-нибудь сдаст? Чтобы его потом точно на ножи поставили? Или вы ему пожизненную охрану дадите? А может быть, у нас в стране действует программа защиты свидетелей? Что-то не слыхал… Ничего с этим «папиком» не случится — деньги с него снимут, которые он на обманах и спекуляциях заработал, и все…

Кудасов завернул краны в душевой кабине и начал вытираться:

— Оно, конечно… В девяносто девяти процентах случаев — все именно так. А вдруг именно на этот сотый номер выпадет? А, Андрей? Тогда как чувствовать себя будешь?

Обнорский отвел глаза:

— Все равно я не знаю, где сейчас этот барыга — там, где его днем держали, вечером уже пусто было.

— Ну-ну, — сказал Кудасов. — Ну-ну.

— А что «ну-ну»?! — взорвался, наконец, Андрей. — Я завтра, как добропорядочный гражданин, передам информацию в полном объеме полковнику Ващанову. А потом позвоню тебе. И не надо меня жалобить!

— Я не жалоблю, — устало сказал Кудасов. — А ты уверен, что человек, которого, как я понял, в холодильнике держали — что он барыга, а не простой честный гражданин?

— Уверен, — хмуро отозвался Обнорский. — У честных тружеников не бывает на толстых шеях толстых золотых цепей с бляхами, усыпанными драгоценными камушками. И перстней золотых у них на пальцах маловато…

— Ну-ну, — снова сказал Никита. — Смотри, не ошибись.

Распрощались они довольно сухо — и каждый таил в душе обиду на другого. Бывает такое в жизни и довольно часто — вроде бы оба умны и хотят примерно одного и того же, а вот договориться, как к цели подойти, не могут. Иногда друг может испортить больше нервов и отобрать больше сил, чем враг… И ведь не начнешь за это друга бить — он же руководствуется благими (с его точки зрения) намерениями… Как заставить друга вспомнить известную мудрость о том, куда может завести дорога, вымощенная этими самыми благими намерениями?

Кудасов ушел, согревая себя слабой надеждой, что информация Андрея может все-таки оказаться ложной — не нужен был сейчас Никите Никитичу лишний сыр-бор вокруг Палыча, не приготовился он еще… Между тем Обнорский, говоря шефу 15-го отдела о завтрашнем сходняке авторитетов и о неком пленном барыге — совсем не блефовал. Информацию эту он получил несколько часов назад от своего «источника» в гостинице «Пулковская». Источником Серегина был тамошний официант Миша, уже года полтора постукивавший журналисту о разных разностях, узнаваемых на работе. У Миши на рабочем месте имелась любовница — горничная Галочка, — и вот как раз нынче с утречка решил Миша свою пассию «оприходовать». Бог их знает, зачем любовникам понадобилось устраивать нежное рандеву в складском помещении. И ух совсем неясно — что толкнуло Мишу открыть большой холодильник — может, он бутылку «пепси» хотел туда поставить для охлаждения, чтобы с чувством выпить ее после утех…