Сочинитель

— Меткое замечание, — сквозь общий смех вставил реплику Саша Соснов. — У меня один приятель любил в сложных ситуациях такой стишок декламировать: «Все бабы — бляди, весь мир — бардак, любимый дядя — и тот мудак!»

— Да подожди ты с дядей, — перебил его Вадик Резаков. — Дальше-то что было? Не тяни, Макс…

— А что дальше? — пожал плечами Егунин. — Кореш мой ее кое-как с пола поднял и в кабинет поволок — она вырубилась снова, и, кстати, ключ от номера найти никак не могли. Ну, он ее притащил, значит, в кабинет, сгрузил на диван, укрыл пледом и всю ночь оберегал чуткий девичий сон — пожалел ее, номер-то, конечно, можно было и открыть, да вдруг ей плохо бы стало, захлебнулась бы, или — если посреди ночи прочухалась, могла снова за приключениями куда-то порулить. Опять же — от барыг тех подальше… Мадемуазель спала, как сурок, утром глаза с трудом открыла, огляделась, и говорит: «Да… По-моему, девочка вчера не была паинькой. А вы, собственно, кто, гражданин?» «Гражданин» ей все тактично объяснил и не удержался — автограф попросил. Она это все восприняла как должное, кивнула и говорит: «Непременно, дружок, непременно… Только опохмели меня, ради Бога, и принеси из номера какую-нибудь одежонку — срам прикрыть. А потом я тебе автограф выпишу…»

Кабинет грохнул хохотом. Рустам Нурзалиев покачал головой укоризненно:

— А с виду — такая девушка-ромашка. Я ее в кино много раз видел… Богема — она вся такая. Бесятся с жиру, не знают, как себя еще развлечь…

— Да ну! — не согласился с ним Вадик Резаков. — А по-моему, классная девка, на все веревки отвязанная. С кем не бывает? Чую, близкая она нам по духу. Ей бы делом настоящим заняться… А, мужики? Вот бы ее к нам в отдел! Бандюков бы гоняли вместе. Мы ее быстренько обучили бы…

— Это она тебя быстренько бы всему научила, — сквозь смех пробормотал Егунин и повернулся к Кудасову: — Никита Никитич? Нам актрисы в отделе не нужны? Или у нас своих «артистов» хватает?

Кудасов издал горлом странный звук, и смешки в комнате постепенно затихли, потому что шеф 15-го отдела сидел совершенно бледный, с испариной на лбу.

— Что с вами, Никита Никитич? — подскочил к столу Кудасова Вадик Резаков. — Вам плохо?

— А? — Никита Никитич посмотрел на Резакова как-то странно и помотал головой. — Нет, все в порядке… Голова что-то разболелась. Это все грипп. Не проходит никак… От головы ни у кого таблетки нет?

Резаков очень удивился — на его памяти Кудасов в первый раз жаловался на недомогание да еще и таблетку просил… Нет, с шефом явно что-то странное творилось — таблетку попросил от головной боли, а сам начал левую сторону груди рукой растирать… Не зря, видно, говорили по телевизору, что в этом году грипп с очень плохими осложнениями…

Таблетку растворимого аспирина Кудасову опера сыскали мигом, поднесли стакан, сгрудились у стола обеспокоенно.

— Никита Никитич, — тревожно спросил Егунин. — Может быть, врача вызвать?

— Да ты что, Максим, — улыбнулся криво Кудасов. — Позориться еще будем. Все нормально… Да и полегчало мне уже. Так, давайте ребята, делом займитесь… Максим, ты, кстати, материалы по Боцману подготовил? Давай-ка их вместе посмотрим, есть там у меня кое-какие особые соображения…

Все облегченно перевели дух — раз Кудасов заговорил в своей обычной манере, значит ничего страшного. Подумаешь — голову у мужика прихватило…

— Никита Никитич, — Егунин потер нос. — По Боцману у меня почти все готово, нужно только пару штрихов добавить. Можно, я к вам через часик подойду?

— Можно, — кивнул Кудасов, открывая дверцу собственного сейфа.

Никита Никитич положил перед собой на стол досье Челищева и в который уже раз — начал перелистывать его. Только строчки почему-то извивались перед глазами, словно детеныши болотной гадюки…

«Да, — подумал Никита. — Круто они меня достали, до печенок… Судя по всему, на это и расчет был. Либо я ломаюсь на Дашкином „ходатайстве“, либо просто ломаюсь потом… Удар по нервам, по психике. Если б я, скажем, запил — им бы совсем хорошо было… Наверняка у них на этот случай для меня еще какой-нибудь сюрприз заготовлен… А вот хрен вам! Отсосете у пожилого зайца! Я вам, ребята, радости не доставлю. Я вам доставлю много горя и глубоких душевных разочарований. Вы у меня за сегодняшнюю ночь трижды слезами умоетесь… Думаете, достали меня?! Это я вас, сволочей, достану и наизнанку выверну!!»