Сочинитель

— Какой лев, малыш? Не было никакого льва…

— Был, — упрямо сказал мальчик. — Ты плакала, а лев рычал… Я думал, он тебя съесть хочет, и испугался… Можно, я с тобой полежу, тетя Даша? Мне страшно…

— Нет… Не бойся, маленький. Это был просто сон… Пойдем, я тебя побаюкаю…

— А лев не придет?

— Нет… не бойся, он не придет. Львы, вообще, добрые, их бояться не надо, они детей не едят…

— А взрослых?

Голоса потихоньку становились глуше, и Никита понял, что Даша уводит Мишку в гостиную:

— Взрослых только иногда — когда они сами этого хотят…

Он лежал под одеялом, боясь даже пошевелиться, и ждал, когда она вернется — Никите показалось, что прошла чуть ли не вся ночь, пока не раздался наконец в комнате Дашин шепот:

— Эй! Товарищ сыщик! Вы тут льва не видели?

Потом она скользнула к нему под одеяло, и Кудасов снова окунулся в омут…

Хоть и замирало для них время — а ночь-то все равно пролетела очень быстро… Когда стало светать, Никита предпринял было какие-то попытки объясниться, но Даша, крепко обняв его, зашептала в самое ухо:

— Не говори ничего, не надо! Я и так все знаю — и про жену твою, и про ребенка. Я тебя у них не украду, я все понимаю. Никто ни о чем не узнает… Мне просто очень хорошо с тобой было, Никита… Ты меня не забывай… Слышишь? Какие у тебя руки сильные…

Утром Дашина сестра заехала за Мишкой (Кудасова пришлось спрятать в кладовке), а потом был еще целый день, который они провели, не отходя от кровати надолго и далеко…

Вечером Даша поехала проводить Никиту на Ленинградский вокзал. На перроне они долго молчали, стоя у вагона и держась за руки. Когда проводница в очередной раз напомнила о скором отправлении — Даша сунула в карман Кудасову прямоугольный кусочек картона:

— Это мой телефон… Если будешь в Москве и захочешь меня увидеть — позвони. Он, спохватившись, попытался было продиктовать ей номер своего служебного телефона, но Даша покачала головой:

— Я тебе звонить не буду… Позвони сам, если захочешь… Только мы послезавтра на гастроли уезжаем. Это надолго…

В ту ночь, когда скорый поезд нес Никиту из Москвы в Ленинград, он, ворочаясь без сна на жесткой полке, впервые физически ощутил, что чувствует человек, у которого ноет сердце.

Кудасов много раз пытался звонить ей из Ленинграда — но в Москве либо раздавались бесконечные длинные гудки, либо трубку брали незнакомые мужчина и женщина, наверное, это были Дашины родители… Никита им не представлялся и ни о чем не спрашивал, он просто вешал трубку. В Дашином доме, наверное, привыкли к подобным звонкам.

В августе в Ленинград неожиданно заявился в короткую командировку Гриша Безруков — Кудасов столкнулся с ним однажды в коридоре второго этажа Большого Дома. Увидев Никиту, Безруков радостно замахал руками, потом долго хлопал Кудасова по плечам — короче, проявил бурную и искреннюю радость. Они отошли перекурить, Гришка рассказал последние московские милицейские новости и сплетни из министерства. Потом, словно внезапно вспомнив о чем-то, Безруков вдруг заулыбался и сказал:

— Да, тебе привет из «Ленкома»… Помнишь еще, что в Москве такой театр есть?

У Кудасова засосало под ложечкой, но он попытался сделать морду чайником, спросив что-то, вроде «какой привет» или «от кого привет»… Гришка в ответ разулыбался еще шире, посмотрел на Никиту укоризненно и покачал головой:

— А ты ведь меня тогда «купил» — в «Космосе». Актер ты, Никита. Лицедей. Я, дурак, было поверил…

Никаких имен произнесено не было, но Кудасов умел просчитывать все очень быстро, поэтому сразу понял: обещавшая, что «никто ни о чем не узнает» Даша все-таки не удержалась и рассказала про ночь с Никитой своей подружке Веронике — конечно, под большим секретом, под страшную клятву, что Вероника больше ни единой душе… Ну, а подружка, естественно, трепанула Безрукову. Ох, женщины, женщины… И ведь главное — они совершенно искренне считают, что умеют хранить тайны и секреты, а потому страшно обижаются, если мужики им чего-то не говорят…

Кудасов недоуменно пожал плечами и улыбнулся:

— Я не понимаю, о чем ты?

— Да я сам ничего не понимаю в этой блядской жизни, — хмыкнул Безруков и добавил: — Уважаю. Насчет меня — не переживай. Как говорил Остап Бендер: «Могила, гражданин Воробьянинов».

— Я не переживаю, — буркнул Кудасов, и больше они к «театральным проблемам» не возвращались.

До Даши он сумел дозвониться только в октябре — чтобы на свои слова: «Привет, Даша, это я, Никита… Как дела?», услышать в ответ: «Дела? Нормально дела, со съемок вернулась, смотри — скоро фильм выйдет, „Белая стая“ называется… Да, я, кстати, замуж выхожу… Алло, ты меня слышишь?»

Кудасов молча повесил трубку и долго потом тупо смотрел на телефонный аппарат…