Сочини мою жизнь

– Да нет, стоило намекнуть, что он потеряет любовь зрителей, как он тут же выбрал искусство… – небрежно сказал Лукич и по хмурому взгляду партийца понял, что опять опростоволосился. Да что ж это за день такой, невезучий!

– Ты погоди, развей мысль. Дескать, у народа с партией отношения ортогональные? Связался с партией, потерял любовь народа, так, выходит?

– Нет, конечно, – с огромной амплитудой замотал головой Лукич, – даже наоборот, партийное членство только поднимает авторитет человека, – добавил он и зажмурился от неминуемого разоблачения.

В такую ложь поверить было невозможно. Но Пал Палыч удовлетворенно подвел итог:

– В том-то и оно! Народ без партии – как дитя без мамки. Сирота! Ни титьку потискать, ни молоко пососать.

Игорь Лукич срочно взял в рот лимон, чтобы списать на него скривившуюся физиономию. Он представил себе сисястого Пал Палыча, к которому присосались, как пиявки, взрослые мужики и бабы, и ему стало нехорошо.

– Чего ты лимон переводишь? Пить-то будем?

– А как же! – молодецки поддержал Игорь Лукич.

«Молоко из другого места брать надо! И сыр из него делать!» – привычной болью отозвалась натура сыродела.

– Наливай! Вот я помню, мы с одним бывшим председателем колхоза пили, так уж пили, дым из ушей валил, так пили, – без всякого предисловия начал Пал Палыч, – на тракторе гоняли, что ты! Такое ралли показывали, что вся деревня сбегалась. А ты говоришь… Партия! – И он поднял вверх бугристый указательный палец.

Игорь Лукич не очень уловил связь между тракторным ралли и мобилизующей и направляющей ролью партии, но на всякий случай понимающе кивнул.

– Но сняли его, – вспомнив о грустном, вздохнул Пал Палыч.

– Кого?

– Того председателя.

– За что?

– Не мог выговорить слово «энтузиазм». Медленно еще как-то… А на митинге, на виду, как начнет волноваться, так опять напутает. Буков-то много.

– Может, можно было без этого слова обойтись?

– Да иди ты!.. А как тогда людями руководить?

– Да, – признал Лукич, – никак.

Они выпили. Коньяк был породистый, но какой-то невеселый.

– А вообще-то ты как? – продолжил беседу Пал Палыч.

– В смысле?

– Ну чего ты в сыре застрял, как дырка? Может, пора расти?

– Да нет, я вроде уже взрослый. У меня гормон роста закончился, – криво усмехнулся сыродел.

– Мы с гормонами поможем, не стесняйся. Нам люди нужны. А то понадеешься на самоуверенность… И сольешься в отвар. Или как там у тебя? В сыворотку сплошную. Так что, если только в гормонах дело…

Игорь молча разливал коньяк, он не знал, как выйти из этого разговора с наименьшими потерями.

– Что, если тебя в политсовет партии ввести? Заместо кого-нибудь? Навроде моего помощника?

– Спасибо за доверие, – поблагодарил Игорь Лукич, подавив в себе желание сказать «премного благодарен». Слишком уж колоритным был собеседник, тянуло подыграть в духе пьес Островского.

– Спасибо, да?

– Спасибо, нет. Я бы предпочел остаться при сыре.

– Ладно, уважаю. Тогда так вопрос поставим: почему наш сыр говно?

«Вы говна не ели», – крутилось на языке Лукича. Но вслух пошло другое:

– Так уж и говно? – Игорь не терял надежды перевести разговор о сыре в шутку.

Но Пал Палыч неожиданно завелся:

– Я тебе вопрос конем задал, ты не увиливай. Вот мы с женой моцареллу в Италии покупаем. Любит она это дело. Ну там картины всякие, солнце, шмотки… Там страна – сапог от нашего великана. Смотреть не на что. Ну, в смысле, там развалины древние, я это уважаю, но на карте-то мира все равно смотреть не на что. А моцарелла на языке тает. Вот ты мне скажи!

– А что? В чем вопрос?

– Как эти чернявые такое делают? У нас купишь, как будто кукиш… Резиновая дуля, и вкус не тот. Это что ж такое? Или у нас в носу не кругло? Мы их в войне нокаутировали, у нас к детям на праздники космонавты приезжают, а у них только цирк шапито. У нас и наука, и балет, и даже Сколково себе на шею посадили, а на́ тебе – моцарелла у них лучше. Все наши достижения не меняют разницу! – Пал Палыч выдохся и показал жестом, что пора выпить. На трезвую голову выносить такую несправедливость было тяжело.

Выпили.

– Ну? – Он дал знать, что не забыл про свои претензии к моцарелле.

– Пал Палыч, там много обстоятельств. Во-первых, итальянская моцарелла делается из сырого молока, а у нас это запрещено санитарными нормами, мы работаем только с пастеризованным. Во-вторых, они делают в медной посуде, что тоже нам запрещено теми же санитарными нормами. В-третьих, итальянцы используют для моцареллы молоко черных буйволиц, а мы, прошу прощения, коровье молоко. Наконец, у них этот сыр имеет срок годности – только три дня, а у нас ни одна розничная сеть не возьмет такой продукт на реализацию, поэтому мы добавляем консерванты, что меняет вкус.

«Зачем я начал читать целую лекцию? Как это глупо», – корил себя Лукич. Пауза разрасталась. Пал Палыч обдумывал услышанное. Наконец он разродился уточняющим вопросом:

– И на хрена тогда козе баян?

– Простите, не понял…

– Зачем тогда ее делать? Что, без моцареллы небо с овчинку? И без нее жили, не тужили.