Сочинения в трех томах. Том 2

На первый взгляд преграда казалась неодолимой. Мексиканец хотел было ее объехать, но вовремя сообразил, что я могу кинуться наперерез. Тогда, рванув поводья, он пришпорил коня и быстро скрылся в зарослях.

Доскакав на взмыленной лошади до места исчезновения незнакомца, я услыхал хруст листьев под копытами удалявшегося мустанга.

Размышлять было некогда: или туда, за ним, или отказаться от погони. Преграда меня не смущала: на карте стояла моя честь, а жеребец храпел и рвался вперед.

Припав к седлу, я нырнул в заросли и прорвался через них, отделавшись царапинами.

Но дальше опять участок, засаженный фасолью, и я снова отстал, увязая в рыхлом грунте.

Впереди блестела вода: это была цеквия — оросительная канава, широкая, как крепостной ров. Препятствие не менее серьезное, чем агавы.

«Здесь всадник задержится, — подумал я. — Он возьмет вправо или влево, и тогда…»

Но внезапный вольт всадника обманул мои ожидания: вместо того чтобы свернуть, мексиканец пустил коня прямо на цеквию, и благородный скакун одним прыжком перемахнул через ров.

Я не мог уделить и секунды на восхищение этим подвигом; надо было повторить его самому, и я поскакал к широкой канаве. Жеребец не нуждался ни в хлысте, ни в шпорах; он видел соперника, перелетающего через ров, и знал, чего я требую. Такой же прыжок — и мы одолели цеквию. Затем мой скакун, точно решившись одним порывом завершить погоню, бросился за мексиканцем, вытянув голову и раскинув ноги — для галопа без поводьев.

Здесь начиналась обширная саванна. Копыта отбивали гулкую дробь.

Мы шли по скаковой дорожке, и я поставил себе целью нагнать мустанга на равнине — до первой помехи.

В саванне паслись табуны мустангов и стада быков, лошади трясли головами и разбегались, быки вскакивали, прерывая жвачку.

Чтобы не сломать себе шею и не разбить хребта Моро, я объезжал быков, грузно залегших в траве.

В этой бешеной скачке сказалось превосходство мустанга, привыкшего, очевидно, к таким переделкам. Я отставал.

Район пастбища подходил к концу. Перед нами высились заросли с деревьями над низким кустарником, а еще дальше, на холме, я увидел белое строение.

Это была уже упомянутая гасиенда; мы неслись к ней напрямик.

Я сомневался в благоприятном исходе погони: если малиновый всадник достигнет зарослей, он, вероятно, ускользнет.

Что скажут мои люди, если я вернусь ни с чем?

Запретив часовому стрелять, я упустил, быть может, неприятельского лазутчика или важного офицера.

Судя по лихорадочному галопу мустанга, всадник, как огня, боится встречи с американцами.

Я приналег на взмыленную лошадь. Моро, как будто угадывая мои мысли, понесся вихрем.

Впереди не было ни стад, ни других препятствий и, благодаря великолепному ходу моего жеребца, расстояние между ним и мустангом начало таять. Еще десять секунд — и я у цели.

Через десять секунд, на расстоянии выстрела, я выхватил пистолет:

— Стой, или буду стрелять!

Ответа не последовало; мустанг скакал дальше.

— Стой! — крикнул я снова, чувствуя отвращение к бессмысленному убийству. — Стой, или буду стрелять!

Опять молчание.

Футов шесть отделяли меня от мексиканца. Я скакал у него за плечами и мог пустить ему пулю в спину, но что-то меня останавливало. Полагаю, что было бессознательное восхищение, смутный восторг перед незнакомцем…

Держа палец на курке револьвера, я все-таки не стрелял.

Однако нельзя упустить беглеца: он приближается к чаще. Сейчас он скроется!.. Подстрелим, по крайней мере, лошадь!..

Куда же метить? Мустанг, раненный в круп, ускачет…

Всадник круто повернул, рассчитывая ошеломить преследователя. Этот маневр достиг цели, но мустанг подставлял теперь мне бок.

Я выстрелил.

Лошадь с всадником рухнула на землю…

Юноша высвободился из-под павшей лошади и вскочил на ноги. Опасаясь, что он исчезнет в зарослях, я навел на него дуло пистолета.

Ни малейшей попытки к бегству или сопротивлению. Скрестив руки и глядя мне прямо в лицо, незнакомец произнес с величайшим хладнокровием:

— Не стреляйте! Я — женщина!..

Глава IV УБИТЫЙ МУСТАНГ

Меня не слишком удивило это признание. Я был к нему наполовину подготовлен. Уже во время погони я подозревал в мексиканце женщину.

— Да, сеньор! Я — только женщина… Что вам угодно от меня?

С этими словами она встала с колен, безбоязненно на меня взглянула.

Вопрос был настолько неожиданный, что я не мог не улыбнуться.

— Вам весело, сеньор? А мне хочется плакать: вы убили мою любимицу!..

Никогда не забуду взгляда мексиканки: гнев, горе, презрение и досада сочетались в нем.

Улыбка сошла с моих губ: я был пристыжен.

— Сеньорита, — пролепетал я, — я глубоко сожалею, что вынужден был вас огорчить. Могло случиться худшее…

— Что же именно? Скажите, пожалуйста! — перебила меня амазонка.

— Я мог убить вас, но случайное подозрение…

— Карамба! — воскликнула она, перебивая меня. — Худшее случиться не могло. Я так любила бедного мустанга. Лолита была мне дороже жизни. Бедная Лола!

Дав волю отчаянию, красавица обвила руками шею мустанга и поцеловала его в ноздри. Затем, бережно закрыв ему глаза, она выпрямилась и вперила взор в останки убитой лошади.