Сочинения в 3-х тт. Том 3

— О Господи, вы совсем как тот старик Семич! Эти люди вам не поверили — ни на йоту! Это я поверил в вас. Я сделал вас королем, понятно? Я сделал вас королем, чтобы вы смогли вернуться домой, не уронив свою честь, а не для того, чтобы оставаться тут и выглядеть ослом! Я купил этих людей за обещание. В частности, я пообещал, что вы в течение суток заявите об отречении. Вы должны выполнить обещание, которое я дал от вашего имени. Говорите, люди вам верят? Да ты стоишь им поперек горла, сынок! И запихнул тебя туда я! Теперь я хочу вытащить тебя отсюда. И если на этом пути станет твой роман, если твоя Валеска не согласится на иную цену, кроме трона в этой занюханной стране…

— Довольно, хватит! — Голос его донесся до меня, словно с пятнадцатиметровой высоты. — Вы получите свое отречение. Сообщите мне, когда будет готов поезд.

— Напишите его сейчас! — велел я.

Он подошел к столу, нашел лист бумаги и твердой рукой написал, что, покидая Муравию, отказывается от трона и отрекается от всех прав на него. И, подписавшись: «Король Лайонел Первый», передал бумагу мне.

Я спрятал бумагу в карман и сочувствующе начал:

— Я понимаю ваши чувства и жалею, что…

Грантхем отвернулся и вышел из комнаты. А я снова поехал в отель.

Выйдя из лифта на пятом этаже, я тихонько подкрался к двери своего номера. Внутри было тихо. Я нажал на ручку — дверь оказалась незапертой — и переступил порог. Пустота. Исчезли даже моя одежда и чемодан. Я поднялся в номер к Грантхему.

Дюдакович, Ромен, Эйнарссон и половина всей полиции страны были там.

Полковник Эйнарссон сидел в кресле посреди комнаты так, словно кол проглотил. Его темные волосы и усы блестели. Подбородок выступал вперед, на румяном лице играли желваки, глаза горели — его боевой дух был не сломлен. А все благодаря тому, что тут у него были зрители.

Я сердито посмотрел на Дюдаковича, стоявшего спиной к окну, широко расставив огромные ноги. Неужели этот жирный болван не понимает, что полковника лучше держать в каком-то безлюдном углу, где он не доставит хлопот?

Я все еще стоял в дверях, когда ко мне, лавируя между полицейскими, подбежала Ромен.

— Вы все уладили? — спросила она.

— Отречение у меня в кармане.

— Дайте его мне.

— Не сейчас, — возразил я. — Сначала я хочу узнать, так ли велик в самом деле твой Василие, как выглядит. Твой толстяк должен знать, что пленнику не следует задирать нос перед зрителями.

— Я не стану тебе объяснять, на что способен Василие, — мягко ответила девушка. — Скажу только, что он поступил правильно.

Я не был в этом столь уверен, как она. Дюдакович, рыча, о чем-то спросил девушку, и она быстро ему ответила. Тогда он прорычал что-то еще, уже в сторону полицейских. Те начали выходить — один за другим, по двое, целыми группами. После того как вышел последний, толстяк процедил сквозь свои желтые усы несколько слов, обращаясь к Эйнарссону. Полковник поднялся, выставил грудь, расправил плечи и уверенно усмехнулся.

— Что дальше? — поинтересовался я у девушки.

— Пойдемте с нами, там увидите.

Мы спустились вчетвером по лестнице и вышли из отеля. Дождь утих. На площади собралось большинство населения Стефании; наиболее плотной толпа была перед административным зданием и королевской резиденцией. Над головами людей возвышались каракулевые шапки солдат полка Эйнарссона — они до сих пор окружали здания.

Нас или по крайней мере Эйнарссона — узнали и, пока мы пересекали площадь, приветствовали выкриками. Эйнарссон и Дюдакович шли плечом к плечу: полковник — строевым шагом, жирный великан — вперевалку. Я и Ромен держались сразу за ними. Мы направлялись к административному зданию.

— Что он задумал? — раздраженно спросил я.

Она похлопала меня по руке и нервно улыбнулась:

— Подожди, сам увидишь.

Похоже, делать было нечего — только волноваться.

Наконец мы подошли к ступенькам административного здания. Солдаты салютовали Эйнарссону оружием, и их штыки неприятно сверкали в ранних вечерних сумерках. Мы поднялись по ступенькам. На широкой верхней площадке Эйнарссон и Дюдакович остановились и стали лицом к гражданам и солдатам на площади. Мы с девушкой зашли им за спины. Зубы у Ромеи стучали, пальцы впились в мою руку, но губы и глаза продолжали храбро улыбаться.

Солдаты, окружавшие резиденцию, присоединились к тем, которые стояли перед нами, отталкивая назад гражданских. Подошел еще один отряд. Эйнарссон поднял руку, прокричал несколько слов, гаркнул что-то Дюдаковичу и отступил в сторону.

Заговорил Дюдакович. Ему не надо было кричать, — его раскатистый громовой голос можно было услышать даже от отеля. Произнося речь, он достал из кармана бумажонку и держал ее перед собой. В голосе министра, в его жестах не было ничего театрального. Казалось, он говорит о чем-то не очень важном. Но по виду его слушателей становилось понятно, что это вовсе не так.

Солдаты спутали строй и продвинулись вперед. Лица у них горели, то тут то там кто-то потрясал винтовкой со штыком. За солдатами переглядывались испуганные гражданские, они толкали друг друга — кто-то хотел подойти ближе, кто-то пытался выбраться из толпы.