Сочинения в 3-х тт. Том 1

Да, да, — повторил сенатор, — весьма незаурядный человек. Меня с ним даже знакомили. Правда, я не понял и половины того, о чем он толковал тогда. Но это было давно. Лет сто назад.

Лет сто назад — а может, много больше.

Значит, Господи прости, — воскликнул сенатор, — он же должен быть одним из нас!..»

Сенатор поник головой, газета выскользнула у него из рук и упала на пол. Вздрогнув, он выпрямился. «Ну вот опять, — упрекнул он себя. — Задремал. Опять подкрадывается старость…»

Он сидел в кресле, сидел очень спокойно и очень тихо, как испуганный ребенок, не желающий признаваться, что он испуган. Мыслями все отчетливее завладевали давние, давние кошмары. «Слишком поздно, — упрекал он себя. — Я слишком долго тянул, куда дольше, чем следовало. Ждал, что организация возобновит ходатайство, и дождался, что она передумала. Вышвырнула меня за борт. Бросила на произвол судьбы как раз тогда, когда я сильнее всего в ней нуждаюсь».

«Смертный приговор», — так сказал он у себя в кабинете, и это был действительно смертный приговор: долго он теперь не протянет. У него почти не осталось времени. А ему нужно время — на то, чтобы предпринять какие-то шаги, чтобы хотя бы придумать, что предпринять. Нужно действовать, действовать с величайшей осторожностью и ни при каких обстоятельствах не поскользнуться. Иначе — кара, ужасная, жесточайшая кара.

— Доктор Смит вас примет, — сообщила секретарша.

— Что? — встрепенулся сенатор.

— Вы хотели видеть доктора Дейну Смита, — напомнила секретарша. — Он согласен вас принять.

— Благодарю вас, мисс, — сказал сенатор. — Я что-то слегка задремал.

Он тяжело поднялся на ноги.

— Вот сюда, в эту дверь, — подсказала секретарша.

— Сам знаю, — пробормотал сенатор раздраженно. — Бывал здесь не раз и не два.

Доктор Смит встретил его как почетного гостя.

— Располагайтесь, сенатор, — пригласил он. — Хотите выпить? Тогда, быть может, сигару? Что привело вас ко мне?

Сенатор не торопился отвечать, устраиваясь в кресле. Удовлетворенно хмыкнув, обрезал кончик сигары, перекатил ее из одного угла рта в другой.

— Да просто зашел без особого повода. Шел мимо и решил заглянуть. Давно и искренне интересуюсь вашей работой. Всегда интересовался. Ведь я с вами с самого начала.

Директор института кивнул.

— Да, я знаю. Вы проводили самые первые обсуждения кодекса продления жизни.

Сенатор усмехнулся.

— Тогда все казалось легко и просто. Конечно, были какие-то сложности, но мы не уклонялись от них, а боролись с ними, как могли.

— Вы справились со своей задачей удивительно хорошо, — заявил директор. — Кодекс, выработанный вами пять веков назад, настолько справедлив, что его никто никогда не оспаривал. Отдельные поправки, внесенные позже, касаются второстепенных деталей, которые вы никак не могли предусмотреть.

— Однако дело слишком затянулось, — заметил сенатор.

Лицо директора приобрело жесткое выражение.

— Не понимаю вас.

Сенатор зажег сигару, сосредоточив на этом ответственном процессе все свое внимание, старательно окуная ее кончик в огонь, чтобы табак занялся ровно. Затем поерзал в кресле, устраиваясь еще прочнее.

— Видите ли, — произнес он. — Мы полагали, что продление жизни явится первым шагом, первым робким шажком к бессмертию. Мы разрабатывали кодекс как временную меру, необходимую на тот период, пока наука не добьется бессмертия — не для избранных, для всех. Мы рассматривали тех немногих, кому даруется продление жизни, как служителей человечества, которые помогут приблизить день, когда оно обретет бессмертие — не отдельные люди, все человечество в целом.

— С этим и сегодня никто не спорит, — холодно откликнулся доктор Смит.

— Однако люди теряют терпение.

— И очень плохо. Все, что от них требуется, — немного подождать.

— Как представители человечества они готовы ждать сколько угодно. Но не как отдельные личности.

— Не понимаю, к чему вы клоните, сенатор.

— Да, наверное, ни к чему не клоню. В последние годы я частенько обсуждал сам с собой правомерность принятого нами решения. Продление жизни без бессмертия — это бочка с динамитом. Заставьте людей ждать слишком долго — и она взорвет всю мировую систему.

— Что вы предлагаете, сенатор?

— Ничего. Боюсь, что мне нечего предложить. Но мне нередко сдается, что лучше бы играть с людьми в открытую, знакомить их со всеми результатами поисков и исследований. Держать их в курсе событий. Информированный человек — разумный человек.

Директор не отвечал, и сенатор ощутил, как тягостный холод уверенности капля за каплей просачивается в подсознание.

«Смиту все известно, — понял сенатор. — Ему известно, что организация решила не возобновлять ходатайства. Ему известно, что я мертвец. Ему известно, что мне почти крышка и помощи от меня больше ждать не приходится, вот он и вычеркнул меня из своих расчетов. Смит не скажет мне ничего. Тем более не скажет того, что я хочу знать».

Но ни один мускул не дрогнул у сенатора на лице — этого он себе не позволил. Его лицо не предаст его. Оно прошло слишком долгую выучку.