Как жаль, что тем, чем стало для менятвое существование, не сталомое существованье для тебя....В который раз на старом пустырея запускаю в проволочный космоссвой медный грош, увенчанный гербом,в отчаянной попытке возвеличитьмомент соединения... Увы,тому, кто не умеет заменитьсобой весь мир, обычно остаетсякрутить щербатый телефонный диск,как стол на спиритическом сеансе,покуда призрак не ответит эхомпоследним воплям зуммера в ночи.1967
* * *
Время года — зима. На границах спокойствие. Сныпереполнены чем-то замужним, как вязким вареньем,И глаза праотца наблюдают за дрожью блесны,торжествующей втуне победу над щучьим веленьем.Хлопни оземь хвостом, и в морозной декабрьской мглеты увидишь опричь своего неприкрытого срама —полумесяц плывет в запыленном оконном стекленад крестами Москвы, как лихая победа Ислама.Куполов что голов, да и шпилей — что задранных ног.Как за смертным порогом, где встречу друг другу назначим,где от пуза кумирен, градирен, кремлей, синагог,где и сам ты хорош со своим минаретом стоячим.Не купись на басах, не сорвись на глухой фистуле.Коль не подлую власть, то самих мы себя переборем.Застегни же зубчатую пасть. Ибо если лежать на столе,то не все ли равно ошибиться крюком или морем.1967–1970