Сочинения Фрица Кохера и другие этюды

Когда говорят, что он рыцарь с головы до пят, это еще не эскиз к портрету. Его лицо как раз некрасиво. Носа, считай, нет. Нос вдавлен в шар физиономии, как будто кто-то когда-то сбрил его беспощадным ударом меча. Намеренно говорю: нос сбрит. Говоря о таком мужлане, уместно пренебречь приличиями. Перси ненавидит любезные словеса, изящные манеры, тонкие ароматы. Рисунок его рта выражает тоску и гнев, но его большие глаза… Кажется, что в них раз и навсегда поселился восторг от созерцания ста голубых небес. Когда человек закрывает эти глаза, тем, кто стоит у его смертного одра, мерещится нечто ужасное, мир содрогается и погружается во мрак. Рост скорее маленький, чем высокий. Фигура скорее плюгавая, чем статная. Доспехи простые, но осанка выдает скрытую царственность. Губы неподвижны, улыбаются на удивление редко, разве что иногда издевательски усмехаются. Поскольку Перси неотесан и прост, внезапная усмешка на его лице означает верх благодушия. Кого он высмеивает, того и любит, а он любить умеет. Он ненавидит этикет, старается вести себя неуклюже. Его очарование непроизвольно, он его не сознает. Знай он, как он хорош, он бы разорвал в клочья свою золотую душу, да он плюнул бы себе в лицо. Но для этого ему пришлось бы глянуть в зеркало, а такой полезной вещи у него нет. Он презирает то, что любит; находит скучным то, что ему интересно; опасается того, о чем грезит. Если не ставить жизнь на карту, ему не хочется жить. Ничей муж не был столь любим женой, и никогда — более заслуженно. Перси не знает науки побеждать. Знают то, что изучают. Отвага Перси врожденная, он герой, ничего с этим не поделаешь. Камзол у него серый, перевязи зеленые, плюмаж красный. Кто-то из слуг нахлобучивает ему на голову шлем все равно какого цвета; вкус у Перси хромает. Он слишком полон предвкушением битвы, чтобы обращать внимание на такие вещи, как выбор цвета. Он слишком бесцеремонен, чтобы обсуждать рыцарские наряды, и слишком целомудрен, чтобы изучать символику цветов. Жена на него молится, для нее он — царь и Бог. Ему это известно, и за завтраком он стесняется себя. При виде жены его охватывает такая нежность, что он каждый раз думает: Она меня доконает. Если не ошибаюсь, это его собственная реплика. Потом он отпускает свои шуточки, говорит адьюи скачет к черту в пасть. Рыцарские манеры на его вкус слишком пресны, он ведет себя как современный работяга. Музыка сводит его с ума. Вечером, усталый после битвы, он стоит, прислонившись к дереву, и, когда раздаются звуки музыки, душа его, уносимая слезами, жаждет уплыть бог весть куда. Днем на кровавом поле битвы, не помня себя от ярости, он собрал солидную коллекцию отрубленных рук, ног и голов. И сразу по окончании этого ужасного дела он способен извлекать из природы прекрасные и странные настроения и предаваться им целиком, пусть и на краткое время. Его трубный глас, устав от криков, иногда, ради разнообразия, позволяет себе эту роскошь — дрожать от умиления. К религии он относится… Хм! Об этом умолчим. Думаю, он к ней более чем равнодушен. Он считает ее вздором. Короче, он в ней не нуждается. Его рай и ад на земле. Идеалов у него нет, и даже нет чувства чести; его влечет риск. Оказывается, что риск — это и есть его идеал. Он крушит все подряд — и добывает славу. Он мечтает одолеть в поединке принца Уэльского, а потом расхохотаться и расцеловать поверженного противника. А до тех пор он будет убивать все, что подвернется ему под руку, держащую меч. Может быть, тогда он станет приличным человеком, а может быть, что и тогда не станет, видимо, упрямство не позволит. Он умирает, но видя, как он умирает, слыша, как он хрипит, люди, стоящие у одра, чувствуют, что испускает дух великан.

Горные чертоги