Читаем Сочинение Набокова полностью

«Дамы и господа!

Предложение написать что-нибудь для вашего собранія по случаю выхода „Лауры“ застало меня въ Гельсингфорсѣ, куда я какъ разъ пріѣхалъ сдѣлать объ этой книгѣ два доклада. Въ здѣшнемъ университетѣ вслѣдствіе свирѣпой эпидеміи гриппа отмѣнены рукопожатья, о чемъ кругомъ вывѣшены предупрежденья. Запретъ другого рода — непреодолимое для меня разстоянье временныхъ зонъ — не позволяетъ мнѣ протянуть вамъ руку не на письмѣ, а на самомъ дѣлѣ, съ особенной сердечностью тѣмъ, кто имѣлъ прямое отношеніе къ столь изящному (сколько могу судить еще не видѣвъ) изданію моего перевода этой необычайной прозы. Переведенная изъ камеры смертниковъ не въ пожизненное заключеніе, и даже не просто выпущенная на волю, но именно въ свѣтъ — въ обоихъ значеніяхъ этого слова, — она станетъ жить, уже теперь живетъ, шумной свѣтской жизнью, независимой не только отъ издателя и переводчика, но и отъ автора, въ круженьи торжествъ, въ окруженьи полумасокъ, въ чехардѣ загадокъ и отгадокъ, и въ повѣтріяхъ вздорныхъ слуховъ подъ копирку.

Съ другой стороны, мнѣ кажется, что всѣмъ теперь извѣстная исторія этого приговореннаго черновика, какъ бы ни относиться къ ея развязкѣ, не предполагаетъ громкихъ тостовъ и рукоплесканій — лучше можетъ быть просто поздравить „другъ друга съ берегомъ“, и если и сказать „ура“, то вполголоса. Посылаю вамъ этотъ тихій привѣтъ — и фигурально, и буквально „съ другого берега“.

Я хотѣлъ бы воспользоваться этимъ любезно предоставленнымъ мнѣ случаемъ, чтобы выразить душевную признательность сотрудникамъ издательства, въ частности Е. А. В., Т. Ф. Ж., и О. В. Ч., за ихъ неизмѣнно исполнительное вниманіе къ моимъ просьбамъ техническаго и профессіональнаго свойства.

Я благодаренъ также И. Н. Т. за кропотливый корректурный трудъ и особенно за ея терпѣливое отношеніе къ такъ называемымъ „особенностямъ моей орѳографіи и слога“. Здѣсь нѣтъ нужды объяснять эти особенности — желающіе найдутъ объясненіе въ 8-й главкѣ моего послѣсловія, и быть можетъ поймутъ, отчего тутъ не блажь и не чудачество. Впрочемъ, упомянутая разница часовыхъ поясовъ — мои отстаютъ на девяносто лѣтъ — можетъ этому пониманію воспрепятствовать.

Кстати здѣсь объ этомъ послѣсловіи. Брайанъ Бойдъ, извѣстный біографъ Набокова, прочитавъ его въ рукописи, сказалъ, что по его мнѣнію истолкованіе любой книги излишне при первомъ ея изданіи — замѣчаніе, обнаруживающее тонкость сужденія. Но, какъ иные изъ присутствующихъ знаютъ, до самого сентября [2009 года] не было и рѣчи о помѣщеніи перевода предисловія Дмитрія Набокова, и мое эссе предполагалось въ видѣ предувѣдомительныхъ замѣтокъ, безъ которыхъ выпускать на люди эти необработанные фрагменты было бы совсѣмъ странно.

Я надѣюсь, что читатели, которые захотятъ этимъ послѣсловіемъ воспользоваться по назначенію, не пройдутъ мимо одной сквозной темы: прямыя и косвенныя, подводныя и явныя цитаты изъ Пушкина и стрѣлки, указывающія направленіе къ нему, попадаются тамъ и сямъ, и наконецъ въ послѣднемъ пассажѣ все это сходится, чтобы вывести и подчеркнуть нѣкое важное несходство Пушкина и Набокова въ отношеніи къ смерти, главной темѣ „Лауры“ (таковъ былъ мой замыселъ).

И вотъ въ связи съ этой пушкинской темой и темой конца — конца жизни въ вымыслѣ или въ дѣйствительности — позвольте подъ конецъ этого затянувшагося привѣтствія занять ваше вниманіе „онѣгинским“ сонетомъ, сочиненнымъ на случай. Въ немъ сдѣлана попытка совмѣстить формально и тематически не только послѣднія строки „Онѣгина“ и „Дара“, но и англійскіе стихи Набокова о своемъ переводѣ „Онѣгина“ на русскій, имитирующіе строфу Пушкина.

Что переводъ? ПереложеньеВзаимозамѣнимыхъ словъ —Перекладныхъ клячъ просвѣщенья —Иль клевета на мертвецовъ?И какъ, не морща переносья,Постичь, что мигомъ перенессяИзъ трюма корабля на балъНашъ арестантъ-оригиналъ?И танцовщи́цу-мать, и дочкуВстрѣчаетъ шумная толпа…И чтобы избѣжать faux pas, Здѣсь лучше бы поставить точку —Но корректурѣ вопреки,Тире стоить въ концѣ строки.

Геннадій Барабтарло

Гельсингфорсъ,

12 (25) ноября 2009»

<p>Фотографии</p>

Ты пропустишь свой поезд >>>

Платформа станции Монтрё; ждут поезда на Женеву.

В ожидании поезда >>>

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии