Сочинение на свободную тему

Итак, зал. Зал, как зал. Самый что ни на есть обычный зал, обычнее некуда: диван и два кресла в светлых тонах, ковёр во всю комнату, сервант, полностью загораживающий одну из четырёх стен, красующийся хрусталем и книжками; небольшой столик между креслами, на котором стоит вазочка с букетом засохших полевых цветов, телевизор да «видик». Из украшений во всей комнате, помимо вазы, одна-единственная картина-ширпотреб, изображающая банальный, с претензией на красоту, закат на море.

Скромно, уютно, чистенько, без вкуса… Я бы даже сказал, как-то по-советски, то есть, здесь явно живут точно также, как и в семидесятые-восьмидесятые. Квартира или врача, или учителя, или заводского бухгалтера. Одно из трёх. Наверняка в этой комнате меняются только вещи, но не их расположение, как и жизнь обитающих здесь людей.

Я явно почувствовал что-то важное… Осталось только осознать, уловив ощущения, ЧТО ЭТО. Работа началась!

Я закрыл глаза и попытался расслабиться, откинувшись на спинку мягкого кресла. Посидев так несколько секунд, улавливая каждое чувство, рождающееся внутри, я понял, что всё дело в воздухе, что именно с ним что-то не так. Он казался давящим и плотным, будто в него вплетены невидимыми нитями частицы железной тяжести. Вот именно! Тяжести… Воздух вокруг меня ощущался настолько тяжёлым в своей неподвижности, что казалось, будто меня, как неудачливую бабочку, заперли в маленькую банку на потеху жестоким детям, заключив вместе со мной тесный воздух. И это несмотря на то, что балконная дверь была открыта настежь. Но казалось, что метавшийся за окном в приступе ярости тёплый ветер не мог пробраться в эту комнату, не мог пробиться сквозь тяжесть растворённого в воздухе железа. И, наверное, именно из-за этого комната, впрочем, как квартира в целом, замерла в неподвижности, наплевав на само время.

Именно так. Сейчас я – мотылёк в душной банке без доступа воздуха…

Когда я открыл глаза и бросил взгляд в сторону открытой балконной двери, пышно-белёсые облака, маленькими стайками рассекающие небесный монолит, показались мне настоящими преступниками, смеющими нарушать столь идеальную неподвижность… Неподвижность времени и самой жизни, какую я не встречал никогда и нигде.

– А вот и Ваш кофеёк, – бодро сказала Александра Васильевна, аккуратно ступая, чтобы не расплескать чёрную густую жижу, по мягкому ковру.

– Ху-у-ух… – вырвалось у меня из лёгких застоявшееся облегчение.

Александра Васильевна прошла к столику, поставив на него чашку и блюдце с бутербродами, печеньем и мармеладом.

– Лёша, угощайся, – она села на диван, расположившись почти напротив меня.

Я кивнул в знак готовности принять угощение и скромно взял первую попавшуюся печенюшку.

Пока я жевал, женщина молча смотрела в окно. Мне даже показалось, что она глядит на облака и думает о том же, о чём и я минуту назад – о застывшем времени… Тяжести воздуха… И страхе, что всё это окажется сильнее инстинкта движения…

Образовавшаяся тишина гипнотизировала, заставляя в неё вслушиваться. Я поймал себя на том, что полностью перестал двигаться, замерев с кофейной чашкой в одной руке и надкусанным бутербродом в другой.

Пустое беззвучие… Такое может образоваться только в абсолютном одиночестве. Причем это одиночество должно существовать очень долгое время. Оно должно было жить здесь бесконечно долго, пропитав собой стены, мебель, предметы… И даже людей.

Атмосфера стала ещё тяжелей, словно кто-то незаметно подсыпал, как корм рыбкам в аквариум, частицы тяжести.

Я посмотрел на даму, сидящую напротив. Она все так же смотрела в окно. Но, казалось, это только физически она была здесь. Словно кто-то поставил сумку у входной двери, предварительно забрав из неё всё содержимое, и ушёл, оставив её – опустошенную, пока она кому-нибудь не понадобится и её вновь не наполнят.

Я почувствовал, что женщина, уставившаяся невидящими блекло-серыми глазами в ярко-голубое небо, абсолютно пуста. Как говорится, на мели на все сто. Как сумка. Из неё забрали всё – кошелёк, ключи, пакет молока и буханку хлеба. И даже зачем-то вытряхнули со дна шелуху от семечек и старые талончики на проезд в троллейбусе… Всё забрали. Полная пустота. Осталась только оболочка из потрепанной красной ткани.

Я поставил полупустую чашку на стол, закинув в рот остатки бутерброда. Непроизвольно, а, может, и намеренно, я громко стукнул чашкой о поверхность стола. Александра Васильевна даже не шелохнулась, словно бы и не услышала резкий звук. Словно бы он и не дошёл до неё, увязнув на полпути в густом, как желе, воздухе.