Собственность Шерхана

— Спи спокойно, — шепнул я. — Я рядом.

Её дыхание и правда выровнялось, словно услышала, поняла. Я сгорбился на неудобном стуле и сам не заметил, как уснул тоже. Проснулся из-за того, что больница полна шума — тележка гремит по коридору, где-то младенец орёт и тошно, а Белоснежка на меня смотрит и улыбается.

— Сумасшедший, — и головой покачала. — Там младенцев начали развозить на первое кормление. Нашу отдельно принесут, ненадолго.

И мне так приятно вдруг стало, что она сказала — нашу. За руку её взял, молчу. Дверь открылась минут через десять, принесли родной наш кулечек. Медсестра при виде меня вздохнула, но ворчать не стала.

— Мне дай, — попросил я у Лизы. — Пожалуйста. Мне уже почти не страшно её держать. Ну, когда не плачет.

Она не плакала. Проснуться до конца не могла, то приоткроет глаза, пощурится на лампу, вздохнёт тихонько, снова закроет. Потом силенок наберётся, снова пытается проснуться. Смешная такая.

— Принцесса папина, — сказал я дочке. — Запоминай давай мой голос.

Она снова вздохнула тихонько и затихла. Я ещё подумал — уснула. А ещё — ну, как такая соня-то сиську сосать будет? Я не понял, не успел понять. Я такого удара от судьбы не ожидал, не в тот волшебный идиллический момент, да, блядь, никогда!

Поняла все Лиза. Сразу, видимо, материнское чутье. Отшатнулась от меня, словно я монстр.

— Она не дышит, Имран! — воскликнула Лиза. — Что ты наделал?!

Дальше счёт на секунды. Я в коридор бросился, дорогу до реанимации знаю. Но даже тогда, когда боялся, как никогда в жизни, понимал, что эти её последние слова мной никогда уже не забудутся, как бы этот день не закончился.

Глава 22

Лиза

Кажется, мое сердце перестало биться ровно в тот момент, когда я увидела сереющее лицо своей дочки в руках Имрана.

Так страшно мне не было ещё, я только сейчас это поняла. Все, что раньше было, — ерунда, когда твой ребенок перестает дышать.

Дикое отчаяние накатывало волнами.

Когда врачи выгнали нас из реанимации, не давая никаких прогнозов, вообще не говоря ни слова, мы остались с Имраном вдвоем в длинном, пустом коридоре. Так близко, только между нами в этот момент пропасть разверзлась целая, не перейти, не перепрыгнуть. Я смотрела на широкую спину Шерхана, стоявшего перед дверями реанимации и думала. Почему все дорогое мне, к чему он прикасался, должно умирать?

Он был как жестокий царь Мидас, только прикосновения его обращали вовсе не в золото. Я надеялась, что на Иман его проклятие не сработает.

И кажется, зря.

Меня трясло, как на холоде, то и дело в реанимацию забегали врачи, но я не слышала оттуда ни звука, ни одного обнадеживающего звука. Тишина давила на уши.

Как же мне хотелось услышать крик Иман, Господи… Хоть слабый писк, чтобы понять: моя дочь жива. Но секунды текли медленно, складываясь в минуты, а новостей не было. Ни плохих, ни хороших.

— Идите в палату, — сказала медсестра, проходя мимо, — ждите там.

— Что с дочкой? — я бросилась за ней, вцепилась в руку, заглядывая в лицо с надеждой.

— В палату идите, — повторила она устало и руку свою забрала.

Я прижалась к холодной стене лопатками и скользнула по ней вниз. Ноги не держали.

Подтянула колени поближе и прикусила руку. До крови. Чтобы не заорать от отчаяния.

Медсестра вернулась обратно, уже не одна, с высоким мужчиной в белой одежде, на нас не посмотрела.

Пожалуйста, Иман, живи. Ты же сильная, ты девочка, ты должна справиться со всем.

Подошла к дверям, отделяющим нас от реанимации, лицом прижалась, заглядывая внутрь.

Никакого движения. Так и стояла, боясь моргнуть, чтобы не упустить ничего. Глаза от слез болели.

А потом врач вышел. Я не сразу поняла, что у него в руках — наша дочь. В жёлтом байковом одеяле, и лица совсем не видно завернута в кулек. Но это была она. Сердце не могло обманывать. Врач скрылся за соседней дверью, и отсюда я не могла увидеть, что на ней написано. Представила только — самое страшное.

Дернула в отчаянии дверь, которая без ключа не открывалась, та естественно, не поддалась. Имран руку мне на плечо положил, пытаясь успокоить, но я ее сбросила, снова дверь дернула.

Медсестра, уже другая, покачала недовольно головой, но пошла к нам, пряча руки в карманах халата.

— Куда они ее несут? — заорала, как только дверь открылась, — Что с ней?

— Мамочка, ждите! — одернула меня строгим голосом медсестра, — у ребенка спазм лёгких, недоношенная она, что вы хотели?

— Скажите, она дышит? — взмолилась, не давая закрыть ей дверь. Держалась за неё побелевшими пальцами, рук не разжать. Без ответа — не сдвинусь.

— Дышит. Идите уже в палату, не надо здесь кричать.

Дышит.

Иман — дышит. Я выдохнула, отступая, дверь закрылась. Руки тряслись, но теперь уже от облегчения.

Я с лица слезы стёрла. Шерхан ко мне приблизился. Его знакомый запах наполнил лёгкие, но в этот раз он не успокаивал.

Я глаза на него подняла. Его — черные-черные, даже зрачка не видно, в обрамлении густых ресниц. И взгляд его такой, до самых костей пробирает. Ссадины на лице, отметины от бандитской жизни. Так и будет у него — ни минуты покоя, то убивают его, то он. Слишком разные мы, чтобы ужиться вместе.