Собственность мистера Кейва

Он нахмурился и посмотрел вниз. Посчитав мою босую ногу предупреждающим знаком, он уехал прочь. А я отыскал свой тапок и продолжил погоню, преследуя Турпина через реку и по улицам, теряя его из виду на каждом углу, но догоняя, следуя за цокотом копыт.

На рыночной площади мне встретился бродяга. Он выскочил буквально из ниоткуда и запутался своими огромными руками в моем халате. Я попытался вывернуться и догнать коня, но потерял его из виду.

– Отцепись! – сказал я бродяге, но он не отпускал. Я ударил его в старое, испуганное лицо. После короткой потасовки он свалился на мостовую и закричал от боли.

Я побежал, но это уже не имело смысла. Конь исчез. Копыта затихли. Я задумался – а что я, собственно, делаю? Даже если бы я догнал Турпина, как бы я совладал с конем без сбруи? Могу только сказать, что я гнался за конем не обдуманно, а инстинктивно, меня вел не разум, а дух, как будто у меня не было выбора.

А потом я снова услышал стук подков, уже возле собора. Все сильнее давило в груди, я подходил к южному нефу храма, тускло отблескивающему в свете прожекторов золотистым известняком. Я остановился, перевел дыхание и признал свое поражение. Я изо всех сил старался услышать хоть что-то, но до меня не доносилось ни звука.

И в этот момент я ощутил, как сзади подошел Рубен. Он стоял в темноте и тер щеку зубной щеткой, как в тот день, когда я ворвался к нему в ванную.

– Где мой конь? – сказал он; то, что он делал со своим лицом, не причиняло ему никакой боли.

– Рубен, я не понимаю.

– Детка хочет коня – детка получает коня.

Я хотел видеть его отчетливее, так что подошел поближе.

– Но ты же не хотел коня.

– Я просил коня, – спокойный и тихий голос, с едва заметной обидой.

– Тебя никогда не интересовали лошади. Я дарил тебе другие вещи. Я купил тебе велосипед.

– Ты продал мой велик. Где мой конь?

– Рубен, пожалуйста.

– Конь – это тебе не велик.

– Рубен?

В отраженных от собора лучах кровь на его щеке блеснула черным.

– Я любил тебя, Рубен. Я до сих пор тебя люблю.

– Конь – это тебе не велик.

– Перестань, Рубен, пожалуйста.

– Ты не любил меня.

Я думал о коне, который тебя чуть не убил. О коне, который стоял на том самом месте, где стоял теперь Рубен.

– Это был ты, да? Ты вселился в Турпина?

Он ничего не сказал, только тер щеткой щеку.

– Ты пытаешься теперь вселиться в меня, да? Прошу тебя, Рубен, не надо. Пожалуйста, – я упрашивал, я встал на колени. Я закрыл глаза и молил вслух. – Рубен, пожалуйста, пожалуйста, я умоляю тебя, не обижай свою сестру.

Я встал на ноги, все в тех же тапках, и оглядел пустую мостовую.

– Рубен, где ты?

Я смотрел на Йоркский собор. Люди положили свою жизнь на то, чтобы это сооружение казалось таким рельефным, таким монолитным, таким надменным.

– Где он? – прокричал я собору, прямо в витражную розу. – Где мой сын?

Эхо, а потом ничего.

Только гробовая тишина из стекла и известняка.

Такие тяжелые ночи ослабили мою решимость. Я чувствовал себя Одиссеем, переходящим Реку Ужаса, слишком слабым и испуганным, чтобы держать все под контролем.

Было все труднее настаивать на правилах, которые я для тебя установил, поскольку я все больше беспокоился о скрытых намерениях твоего брата. Но разве не из-за Рубена мне приходилось постоянно держать тебя в поле моего зрения? Тем паче я не мог ослабить хватку.

Когда я отправлял тебя куда-нибудь с поручением, ты отсутствовала дольше, чем требуется, еще и ухитрялась где-то выпить. Ты постоянно проверяла верхний предел того, что я назвал «приемлемая громкость». Из твоей комнаты выходила Имоджен, и я ощущал запах табака, но не мог найти больше ни единого подтверждения твоему курению.

От Синтии, конечно, было мало толку.

– Пора завязывать с этими правилами, Теренс, – сказала она однажды, когда сидела в магазине и полировала поднос.

– Нет, Синтия, не пора. Они отлично работают.

Она сморщила нос, словно от моих слов тоже шел запах нашатыря, и так заполнивший уже весь магазин.

– Ох, Теренс, неужели ты правда так думаешь?

– При всем к тебе уважении, я считаю, что я и только я могу решать, как лучше обращаться с моей дочерью.

Ее нос особенно чутко отреагировал на «обращаться», если память мне не изменяет.

– Интересно, что бы на это сказала Хелен.

Хелен. Туз в рукаве Синтии.

– Хелен хотела, чтобы я защищал ее детей, – ответил я. – Несмотря ни на что, она хотела именно этого. Я уже наполовину провалили это задание. Я не собираюсь потерять еще и Брайони.

Повисла долгая пауза.

Я устал, я был на эмоциях, и еще мне иногда было тяжело переносить как запах нашатыря, так и манеру общения твоей бабушки.

– У нее скоро день рождения, – наконец, сказала она.

Я вспомнил, как прошлой ночью Рубен говорил о своем велосипеде.

– Я знаю, что у нее скоро день рождения.

Я уже спрашивал тебя, какой подарок ты хочешь, но ты отмахнулась – «никакой». Думаю, это было искренне. Наверное, ты просто хотела вычеркнуть весь этот день из календаря.