Собственность мажора

– Ехать куда?

– Откуда я знаю? Я что, Яндекс Карта?

– Алена, у тебя тридцать секунд.

Сжав зубы, достаю из кармана телефон и загружаю приложение.

– Горького 71… Это где памятник…

– Разберусь.

***

– Обезвоживание и недовес… – жалостливо поглаживает котёнка парень-ветеринар, удерживая Черныша на большом металлическом столе.

– Это опасно? – также жалостливо хнычу я.

– При правильном уходе – нет, – щупает крохотные косточки. – Где вы его взяли?

Кошусь влево, глядя на Никиту, который сидит на диване в приемной, заняв его полностью. Хмуро тычет большими пальцами по дисплею, уперев локти в колени. Наверное, пишет своей губастой Лере, а мы с Чернышом тратим драгоценный вечер его пятницы.

– На дороге… – отвечаю я, как есть.

– Сейчас кровь возьмём на анализ. На всякий случай.

– Это больно? – смотрю в круглые желтые глаза Черныша.

– Неприятно…

– Капец…

Зло смотрю на Баркова, который с видом очумевшего болвана качает головой, продолжая строчить в телефоне.

Бесчувственное бревно.

С замиранием сердца наблюдаю, как на маленькой мохнатой лапке машинкой сбривают шерсть.

В стол рядом с моей ладонью упирается кулак Никиты, а сам он становится за моей спиной.

– Мяв.

– Потерпи… – шепчу. – Так надо.

Тихое дыхание надо мной трансформируется в смешок.

Повернув голову, сверкаю глазами. Игнорируя, Барков кивает на стол, мол «смотри».

Вокруг многострадальной лапки затягивают крошечный жгут и, вгоняют в неё иголку.

– Осторожнее… – прижимаю к груди руки.

Черныш издает очередной скулящий «Мяв», глазами прося у меня помощи, пока трубка катетера наполняется его кошачьей кровью.

– Вот и все… – объявляет ветеринар, освобождая моего кота. – Посидите минут десять.

Проверяю намотанную на его конечность «повязку» из пластыря и прижимаю к себе.

Подняв глаза на Никиту, буркаю:

– Что?

– Ничего, –  проводит рукой по своим светлым волосам и идёт к дивану.

Сажусь рядом, устроив Черныша на коленях. Улыбаюсь, когда начинает мять их и топтаться, с любопытство глядя на колени Баркова.

– Скоро поедим, – чешу за маленьким ухом. – Молочка…

– Молочка не надо… – летит из открытых дверей лаборатории. – Воды, и корм сейчас подберем.

Вцепившись когтями в джинсы Никиты, забирается на его бедро. Протянув руку, он чешет длинными пальцами черную макушку.

Маленькое помещение приемной заполняете довольное кошачье мурчание.

Кусаю губу и улыбаюсь, посмотрев на Никиту.

Ловит мой взгляд, продолжая баловать котёнка. Мое дыхание останавливается. Он так близко, что у меня опять начинается. Ступор и все прочее. Глаза сами падают на его губы. Полные и застывшие в полуулыбке, а его глаза вдруг падают на мои губы.

Все краски стекают с лица, и сердце замирает.

Резко выпрямившись, Барков вдруг становится самим собой. Отдирает от своей штанины Черныша, и вручает мне, вставая.

– На улице жду, – бросает, прежде чем хлопнуть дверью.

Поджав подрагивающую губу, смотрю на котёнка.

– Ну и проваливай. Больно нужен.

***

Окна дома подозрительно не горят. На первом – только в коридоре, а на втором вообще все черное. Обычно у Барковых на электричестве не экономят. У них вообще ни на чем не экономят, и я не думаю, что сыну известного бизнесмена когда-нибудь приходилось выбирать между новыми ботинками и поездкой в летний лагерь, скорее уж между БМВ и Мерседесом на день рождения, но и это вряд ли. Своему сыну Игорь Николаевич не отказывает ни в чем. Вообще-то, они больше похожи на друзей, чем на отца и сына. Никита родился, когда его отцу было восемнадцать. Они с его матерью давным-давно в разводе, ну а на меня ему в основном плевать. Кажется, он иногда забывает, что я вообще существую.

– Где все?.. – спрашиваю грубо, не глядя на него.

Черныш притих на моей груди. Он вообще крайне молчаливый.

– Днюха у Бродсмана, – бросает Барков в ответ.

Странно, что он вообще мне ответил. Видимо влюбленных в себя дур он за людей не считает.

Мама мне ничего не говорила о своих планах. Удивительно, что она успела попросить его за мной приехать. Такое внимание к деталям не ее конек, в основном она думает, что все всегда происходит само собой. Обычно за себя я все продумываю сама. За себя и за нее. Иногда мне кажется, что это ей девятнадцать, а не наоборот. Просто она такая… легкая, воздушная и не от мира сего. Я очень ее люблю. Такой, какая она есть, но иногда не до конца понимаю, как мы выжили с таким отношением мамы к жизни. Видимо, ее тактика работает. Все в нашей жизни и правда происходит как-то само собой.

Машина заезжает на парковку сбоку, и я с насмешкой бросаю:

– А тебя что, не пустили в приличное общество?

Бродсман – его крестный отец и он депутат и меценат. Когда я попала в семью Барковых, была шокирована размахом их семейных связей. Вообще-то мой сводный брат в это общество прекрасно вписывается. И он умеет быть очень даже располагающим, когда ему это надо.

Двуликий козел.

Только мне одной достаются тумаки и всякие насмешки. Всегда.

От обиды хочется швырнуть ему в лицо Черныша, чтобы тот расцарапал его как следует.

– Выходи, – бросает этот грубиян, откинув голову на спинку кресла и барабаня пальцами по рулю.