Собственность и государство

Всего менее она может быть вытеснена опытною наукою, которая вращается в совершенно иной, гораздо более низменной сфере. Когда Конт признает познание относительного высшею ступенью человеческого развития, то это опять же идет наперекор самым коренным требованиям человеческой природы, требованиям, которые заявляются с неотразимою силою, как только человек начинает думать о себе и о мире. "Замечательно, - говорит Конт, - что вопросы наиболее радикальным образом недоступные нашим средствам: внутренняя природа существ, начало и конец всех явлений, суть именно те, которые наш ум полагает себе прежде всего в этом первоначальном состоянии, тогда как действительно разрешимые задачи считаются почти недостойными серьезных размышлений"[353]. Что же это доказывает, как не вечную принадлежность этих вопросов человеческому разуму с самых первых ступеней его развития? Во всяком случае, что бы мы ни думали о возможности удовлетворения этих требований, мы не можем не признать, что устранение их было бы подавлением не животной стороны нашего естества, как требуется указанным Контом законом развития, а именно того, что возвышает нас над животными и что связывает нас с высшим, духовным миром. Чем совершеннее человек, тем менее он может отказаться от этого глубочайшего стремления своей природы, от этой высшей печати своего духовного естества. Поэтому преобладание опытного знания никогда не может быть признано венцом человеческого развития. Оно может явиться только переходною ступенью в истории человеческой мысли, признаком, характеризующим те несчастные посредствующие эпохи, когда известное миросозерцание уже не удовлетворяет человека и вырабатывается другое, которое еще не выяснилось вполне.

Это до такой степени верно, что самое опытное знание несмотря на то, что оно отрекается от познания абсолютного, неизбежно, силою вещей отправляется от начал, которые оно признает абсолютными. Без этого никакое научное познание невозможно. По теории Конта, познание причин, первоначальных и конечных, должно замениться исследованием законов, управляющих вселенною. Но эти законы признаются вечными, неизменными и непреложными: такова исходная точка всей системы, без чего нет опытной науки. Следовательно, это законы абсолютные; вытолкнутое в одну дверь, абсолютное возвращается в другую. И когда идеалом познания выставляется сведение всех законов к единому, верховному закону, из которого все остальное выводится как последствие, то этим самым признается, что эти абсолютные законы образуют единую разумную систему, ибо логически выводить можно только то, что заключает в себе логическую связь. Если же все законы вселенной составляют единую непреложную и разумную систему, то в основании их лежит единая, абсолютная и разумная сила, ибо закон ничто иное, как способ действия силы, и когда мы познаем закон, мы тем самым познаем и природу проявляющейся в нем силы.

Это познание разумных сил, лежащих в основании явлений, составляет именно задачу метафизики, которая, однако, по самому существу дела принуждена отправляться не от внешних явлений, а от разума и его законов, ибо для того чтобы понять разумность явлений и управляющих ими законов, необходимо предварительно иметь мерило в самом испытующем разуме. Без этого наука превращается в груду несвязанных фактов. Связать явления можно лишь логическою связью, а логическая связь дается законами разума. Если же разум понимается как чисто страдательная способность, воспринимающая лишь чуждое ей содержание, то связь будет исключительно фактическая, и тогда не будет ни разумной системы, ни непреложных законов, ни строгой науки. Тогда действительно все будет представляться относительным, то есть случайным и колеблющимся. Всякая твердая точка опоры исчезнет.

Таким образом, метафизика представляет не переход от богословия к положительной науке, а начало и конец положительной науки. Преобладающее значение чистого опыта может быть лишь переходною ступенью умственного развития. Это и подтверждается историею. О науке нового времени мы фактически судить не можем, ибо именно в настоящее время мы находимся в одной из таких переходных эпох. Но в истории древнего мышления мы имеем уже законченный цикл, что же она говорит нам в этом отношении? Подтверждает ли она закон, выведенный Контом? Ничуть не бывало. Греческая мысль действительно перешла от первоначального, богословского миросозерцания к метафизическому, после чего она, откинув метафизику, устами софистов провозгласила явление истиною и относительное единственным предметом познания; но затем, вместо того чтобы остановиться на этой свойственной созревшей мысли точке зрения, она снова погружается в метафизику и от метафизики опять переходит к богословию. Мы имеем тут самое яркое фактическое опровержение всей теории позитивизма.