Собственность и государство

Что касается до вопроса: тождественно ли право с целесообразностью и есть ли правоведение наука целей? то для решения его необходимо рассмотреть: каково происхождение права и где его источник? На этот счет мы, к удивлению, находим у Иеринга такую теорию, которая идет прямо вразрез со всем, что им высказано выше.

Рассматривая его воззрение на право как на осуществление всепоглощающей общественной цели, можно подумать, что мы обретаемся на почве самого крайнего идеализма. В самом деле, сущность идеализма состоит в том, что он в основание своего миросозерцания полагает идеальное начало цели. Идеализм становится односторонним, когда он этому началу жертвует самостоятельностью частных элементов. В приложении к общественной жизни, эта односторонность ведет к всецелому поглощению лица обществом. В этом состоит коренное заблуждение социализма, и к тому же самому приводит, как мы видели, и воззрение Иеринга. Между тем знаменитый юрист отнюдь не думает быть идеалистом; он исследует практические мотивы человеческих действий, и если в будущем он представляет себе идеальное государство, поглощающее в себе всякую личную жизнь, то в действительности он хорошо понимает, что осуществление общественных целей зависит от воли государственной власти, которая является источником всякого положительного права. Для практики одной цели недостаточно; чтобы осуществить ее, нужна сила, устанавливающая право. И вот вместо идеализма мы получаем теорию, производящую право из силы.

Откуда проистекает право? Иеринг прямо отвечает: из силы. Оно рождается властью сильнейшего (стр. 250). И это говорится не в смысле исторического происхождения, а о самом существе начала. "Этому воззрению, которое право производит из силы, - говорит автор, - противополагается другое, которое приписывает обоим совершенно различное происхождение, как будто оба с самого начала друг другу чужды и враждебны, право - высшее существо, рожденное на небе, откуда оно спускается затем на землю, сила - злой парень, рожденный на земле, где он все ниспровергает своею необузданностью, пока оба наконец встречаются на земле, и сила. пораженная благородством и величием права, обращается внутрь себя и отдает себя его руководству, через что она делается образованным существом и полезным членом человеческого общества. конечно не без того, чтобы иногда возвратиться к своему своеволию и необузданности и избавиться от дисциплины права" (стр. 251). "Это воззрение, - прибавляет Иеринг, - я считаю коренным образом ложным... Право, в моих глазах, есть только сознающая свою выгоду, а с тем вместе необходимость меры сила, следовательно, отнюдь не нечто отличное от последней по своей сущности, а лишь известный способ ее проявления (eine Erscheinungsform derseiben)... Право не есть нечто противоположное силе, а только принадлежность (Accidens) самой силы" (стр. 251-252). Противники этого воззрения, продолжает автор, представляют их себе в виде доброго Ормузда и злого Аримана; "но в действительности они оба одно существо: Ормузд есть только облагороженный Ариман. Ариман без Ормузда есть реальность; Ормузд же без Аримана пустая тень". Каким же образом Ариман становится Ормуздом? Тем, что опыт научает его, каким способом он может из своей власти извлечь наибольшую выгоду. "Право есть политика силы" (стр. 252-255).

Очевидно, что мы от крайнего идеализма перескочили на почву чистого натурализма. Мы возвращаемся к воззрениям Гоббса и Спинозы. Идеализм нужен был единственно затем, чтобы убедить подданного, что он, во имя общественной пользы, должен всецело отдать себя на жертву власти; в действительности же власть действует исключительно ввиду своей выгоды, и если она угнетает подданных под предлогом общественной пользы, то это совершенно согласно с требованиями права. Простор для нее тем больший, что вовсе не нужно, чтобы право соответствовало каким-либо действительным целям и потребностям общества; достаточно, чтобы власть это признавала. Сам Иеринг приводит в доказательство преследование ведьм и колдунов (стр. 440-441). Думаем, что такие противоречащие друг другу воззрения могут быть объяснены только значительною философскою неподготовкою автора.