Собственность и государство

Но признавая личную выгоду коренным началом или движущею силою промышленной деятельности, приверженцы нравственной школы утверждают, что в действительности это начало не всегда и не везде действует одинаково, а видоизменяется нравственными и юридическими требованиями. "В моих глазах, - говорит Шмоллер, - учение об эгоизме, или об интересе, как о психологически постоянной и равномерной исходной точке всех хозяйственных действий, не что иное как неосновательное и поверхностное воззрение... Конкретный, решающий вопрос состоит в том, как в известное время и в известных кругах это стремление видоизменяется культурною работою тысячелетий, как и в какой мере оно прониклось и пропиталось нравственными и юридическими представлениями"[122]. "Субъект частного хозяйства, - говорит с своей стороны Адольф Вагнер, - обыкновенно единичное лицо, даже в своих хозяйственных отношениях не легко определяется каким-нибудь одним влечением, например хозяйственным личным интересом; и тут другие силы совместно определяют его волю и его действия. Именно это, а не безусловное определение единым влечением, вытекает из существа человека. Эти другие, содействующие силы могут быть характеризованы как нравственно хорошие или дурные, смотря по тому, дают ли они человеческой воле выгодное или невыгодное отклонение от направления, указанного хозяйственным личным интересом субъекта". К нравственно хорошим силам Вагнер относит любовь и чувство долга, которые составляют движущую пружину благотворительности; хотя они заключают в себе опасность нехозяйственности, однако из этого вытекает только требование разумного их направления. К дурным же относится эгоистическое извращение хозяйственного интереса. Существование этих сил, продолжает Вагнер, есть несомненный факт; а потому "принятие во внимание нравственных сил, фактически видоизменяющих личный интерес, наукою народного хозяйства не ведет к смешению этики и экономики, а включает только хозяйственные действия в порядок нравственных действий, за которые существует личная ответственность" (Grundlegung, § 132, 133).

Несмотря на это уверение, мы не можем не сказать, что тут господствует значительная путаница понятий. Что личный интерес не всегда действует как однородная и равномерная сила, в этом никто никогда не сомневался. Всякий экономист, к какой бы школе он ни принадлежал, знает, что есть люди, понимающие свой интерес и не понимающие, расчетливые и не расчетливые, увлекающиеся и благоразумные, обогащающиеся и разоряющиеся. Никто не сомневается и в существовании нравственных влияний. Сам Адольф Вагнер говорит, что "защитники системы свободного соперничества не могут не признать и только в виде исключения не признают значения и правомерности этих сил" (§ 133). Поэтому совершенно напрасно приписывать им мнение, будто личный интерес действует как естественная сила, не подчиняющаяся нравственным влияниям и избавляющая человека от всякой ответственности. Экономисты, в противоположность социалистам, стоят именно за свободу, а где есть свобода, там есть и ответственность. Рошер прямо даже это высказывает[123]. Свобода имеет свои законные границы, юридические и нравственные, которые человек может преступать, но которые, тем не менее, вечно остаются высшею нормою его деятельности. Вопрос состоит вовсе не в том: должен ли человек в своей хозяйственной деятельности соображаться с нравственными законами или нет? На это не может быть двух ответов. Если человек нарушает юридический закон, он подлежит наказанию; если, держась в пределах юридического закона, он преступает нравственный закон, он не подлежит наказанию, но он подлежит осуждению. Экономисты и социалисты на этот счет согласны. Вопрос заключается не в границах, а в содержании деятельности, в тех побуждениях, которыми руководится человек, и в том, кто является судьею этих побуждений?