Собственник

Революция, как и война, так же безобразна и так же порождает своих собственных чудовищ. Когда с английского эшафота скатилась первая королевская голова, отрубленная простолюдином, многие умы содрогнулись. Кто от ужаса, а кто от мысли, что «это возможно!». И новая идея – идея о вседозволенности для «угнетенного», полетела по Европе. Обнародуй наука открытия Галена и Калиостро, кто бы мог ими воспользоваться? О, несомненно, достойные люди жили во все времена! Но, почему-то, всегда, локтями, зубами и копытами, их отпихивали и затаптывали те, кто охотно улавливал, а, хуже того, источал идеи разрушения, убийства, извращения!

К примеру, в той же Франции, державшей тогда среди дворов Европы пальму первенства, кто властвовал над умами большинства? Робеспьер? Дантон? Сен-Жюст или Марат? Ущербные, патологически нездоровые люди? «Кто не с нами, тот против нас!», а кто против, того необходимо уничтожить. Избави Бог от такой вечности! Кровь, грязь, абсолютная деградация… Никогда не понимал, почему их образы приобрели со временем романтические покровы.

Мой родной дедушка неплохо всех их знал, (а Дантону даже делал как-то кровопускание), так вот он, незадолго до своей кончины, уже после второй мировой, никак не мог взять в толк, почему из Робеспьера сделали икону, а Гитлера, за те же самые злодеяния, объявили кровавым монстром? «Ваш любезный Максимилиан, – негодовал дедушка, – только тем от Адольфа и отличается, что свою кровавую резню обозвал Революцией, и не успел пройтись с гильотиной по всей Европе! А на деле, Робеспьер такой же параноик и психопат! Это я вам, как медик говорю. Впрочем, и другие, иже с ним, такие же точно! Помню, у Дантона на нервной почве без конца потели руки… Я как-то не удержался, рассказал об этом Карелу, чтобы не восхищался так этими, с позволения сказать, борцами за свободу. Он потом вставил эту деталь в свою пьеску, и получилось очень живенько… Хотя, он много чего и напутал… Но все равно жаль. Посмеялся над одним убийцей и стал жертвой другого…».

Карел Чапек действительно был другом деда довольно долго. Их поссорила та самая пьеса – «Средство Макропулоса». Семья решила, что дед наболтал лишнего и заставила его отречься от звания хранителя в мою пользу, (отец, к сожалению, погиб на первой войне, в начале века). И сам дед долго не мог угомониться, считая, что Чапек не имел права использовать благородную идею для такой пошлой истории. Однако, узнав о смерти бывшего друга, он долго сидел запершись в своей комнате, а когда вышел, объявил мне и моей матери, что больше не хочет принимать эликсир долголетия.

Знаете, тогда я удивился, а сегодня очень хорошо его понимаю.

И дело тут не только в том, что без конца теряешь людей, к которым успел привязаться всей душой. Долголетие не такое уж и благо, как может показаться. Любой нормальный человек самыми счастливыми запомнит те годы, когда он был беспричинно счастлив, едва ли не каждый день. Это детство. Детство, во время которого мозг только набирает впечатления, а душа – чувства. И, что бы мы ни испытали позже, какие бы значительные события ни произошли с нами во взрослом состоянии, все равно, самыми таинственными, самыми волнующими будут те впечатления, которые подарило детство. Причем, словами их толком и не выразишь. Это из высшей сферы. Из той, что напрямую связана с мировой пневмой. Легкий запах, особое веяние ветерка, шорох листвы, запомнившийся когда-то, в определенном состоянии; миллион мелочей, о которых даже не задумываешься всерьез в тот момент, когда они происходят… А главное – это живое дыхание тех, кто помнит те же самые времена! Я уверен, только в границах своего поколения человек живет полноценно, со всеми волнениями, переживаниями и той шкалой ценностей, которую тоже определило детство.

Но стоит остаться одному, и высшая сфера начинает опустошаться. С каждым десятилетием ты все более и более чувствуешь себя омертвевшим. Лет через тридцать этот процесс достигнет апогея, и я сам захочу уйти из жизни – добровольно, бесстрашно, как в благо, безо всяких гамлетовских терзаний о том, «какие сны приснятся…».