Собрать Русь ! (Не в силе Бог, а в правде)

Воодушевленная мыслью спасти царевича, она крепко сжимала в дрожащей руке маленькую сулеечку, в которой заключалась чудодейственная жидкость. Как хватило у нее мужества на подобный поступок, как могла она решиться проникнуть в покои больного царевича - девушка не могла понять и сама.

Много позднее, когда она припоминала эти минуты, ей казалось, что это был сон, а не действительность, что все случившееся пригрезилось ей и она не присутствовала при той ужасной сцене...

Половицы жалобно скрипнули под ее ногами, когда она проходила по последним сеням. Девушка остановилась. Тихо и темно. Только луч луны, выглянувший на мгновение из-за облака, осветил край скамьи, на которой сидя спал рында Павлюк.

- Еще одни сени пройти, и кончено, - прошептала Настя, находясь в состоянии, близком к бессознательному. - Господи, помоги... укрепи меня... Какое счастье, что спят они... Никто не узнает... А если? Ну что же, пусть казнят меня смертью лютою, а я спасу его, царевича желанного!

Сдерживая дыхание и прижимая руку к сердцу, вошла девушка в покой Ивана Молодого.

Ночник-лампадка слабо озаряла большую комнату, где на широкой кровати, раскинувшись, спал царевич. Возле, на столе стояло "варево жидовское". Насте нужно вылить его прочь и заменить своим лекарством.

Только теперь поняла девушка, за какое трудное дело взялась она. Ее руки дрожали, ноги подгибались. Она не смела взглянуть в прекрасное, истомленное страданиями лицо царевича и точно замерла на месте.

Раздался шорох. Словно чьи-то тихие шаги приближались. Настя притаилась за занавеской и прижалась к стене.

Ночник потух. В комнате было совсем темно, но звук шагов, тихих и осторожных, приближался с каждой секундой. Девушка напрягла зрение, но рассмотреть что-либо в полной тьме не было возможности.

Прошло мгновение, другое, третье.

Кто-то ходил по комнате, останавливаясь возле постели. Раздалось тихое плескание. Точно выливали что-то, переливали... Настя хотела крикнуть, но ужас перехватил горло. Она смутно догадывалась, что ее перехитрили.

Кто был около постели царевича, кто? Лихой или добрый человек? Кто вошел тайком, как вор? Зачем?

Луна снова выглянула из-за облаков.

Высокая женская фигура скользнула мимо Насти. Девушка схватила ее за руку и с ужасом отшатнулась. Рука была холодна и жестка, как у мертвеца.

Она подавила крик, готовый вырваться из груди, и, проявив невероятное усилие воли, провела ладонью по одежде удалявшейся фигуры. В ее руках остался шелковый платок с золотой каймой...

"Она... Сама!" - пронеслось в голове Насти, и злоба, непримиримая ненависть вспыхнули в ее душе.

- Я видела!.. Видела!.. - прохрипела она, бросаясь вдогонку.

Еще секунда... и чьи-то сильные руки схватили ее, засунули ей в рот платок и повлекли темными переходами.

Все это произошло с баснословной быстротой.

Настя лишилась сознания и ничего не чувствовала, не понимала. Она словно упала в мрачную пропасть, откуда не существовало выхода.

Наутро девушка очнулась в холодной клетушке на земляном полу, совершенно разбитая и изнеможенная. Ни капли света не проникало в ее темницу, ни единого звука не доходило до ее слуха, и отчаянный вопль вырвался из груди несчастной:

- О, что они с ним сделали?! Что сделали, жестокие!! Неужели он отравлен?.. Я не успела спасти его...

Заживо погребенная, любящая девушка думала не о себе, а о том, кто был ей дороже солнца вешнего, милее собственной жизни.

Глава XIV

СМЕРТЬ ЦАРЕВИЧА

Мрачные дни наступили на половине царевича Ивана. С каждым часом, с каждым мгновением ухудшалось положение молодого человека, и для всех становилось ясным, что не только дни, но и минуты жизни больного сочтены.

Царевич лежал, закрыв глаза, окруженные темными полосками, исхудавший, как скелет, с багровыми, запекшимися пятнами на щеках, с пересохшими губами, и тяжело дышал.

Елена не скрывала более своего отчаяния, своих опасений и горько плакала, сидя в изголовье умирающего. Бояре шушукались, пожимали плечами и переглядывались между собою, находя положение крайне серьезным.

Царь Иван Васильевич очень разгневался, узнав, что сыну стало хуже после лекарства, данного жидовином. Он приказал позвать к себе Леона и, бросив на него суровый, уничтожающий взгляд, вымолвил:

- Смотри, лекарь, мое слово крепко... Коли не вылечишь мне сына, голову сниму... Отчего стало Ивану хуже, сказывай?

Испуганный жидовин упал на колени и в бессвязных выражениях клялся, что все делал и делает ради здоровья царевича, но очень сильная хворь к тому привязалась и с нынешней ночи стало больному хуже.

- Смилуйся, государь великий царь, дозволь мне слово сказать, вмешался Василий Ознобиша, молодой боярин, с которым Иван III обращался особенно милостиво в последнее время.

- Говори, послушаем! Фоминишна, останься, милая. При тебе желаем беседу вести, - добавил Иван, заметив, что супруга его хотела выйти из домашнего покоя, где происходил разговор.

- Неможется мне что-то, государь Иван Васильевич. Голова болит...