– Си, си[8], – подтвердила она, видя его недоверие. – Синьорина карашо тэдэски[9] пуф-пуф.
Вот это здорово! Ее наивность уже с утра начинала злить его. Иван, нахмурившись, глядел в это подвижное и чересчур, по его мнению, красивое лицо: не шутит ли она? Но она, по-видимому, не шутила, вполне серьезно высказала свое намерение и теперь, ожидая, что скажет Иван, бездонными глазами взглянула на него.
– Какое пуф-пуф? Глупости, – сказал он, плотнее закутываясь полами куртки.
– Вас? Что ест глупост? Руссо учит синьорина руски шпрехен?
– Посмотрим.
– Посмотрим ест карашо. Согласие, я? – шутливо допытывалась она. Но он не ответил – вздрогнул, ощутив на спине холодноватую влажность куртки, взглянул на нелепые круги-мишени на груди: надо позаботиться и об одежде; в этом полосатом одеянии не очень-то далеко уйдешь. И он, подцепив пальцами, с треском сорвал с куртки винкель и номер; она по его примеру сразу же принялась сдирать свои. Но ноготки ее тонких пальцев были слишком нежны, а нитки не настолько слабы, чтоб легко поддаться. Тогда она шагнула к нему и, по-детски оттопырив полную нижнюю губу, повела плечом:
– Дай.
– Не дай, а на, – сказал он и повернулся к ней. Острые бугорки под влажной мешковиной куртки заставили его нахмуриться и сжать губы; она, заметив это, поспешно сгребла на груди складку и оттянула ее. После короткого колебания Иван взялся за уголок винкеля и сильно рванул его. Чтобы не оставлять следов, смял тряпки и сунул их в щель под камнем.
– Грацие! Спасибо.
– Ты где по-русски училась? – спросил он.
– Италия, Рома училь. Лягер русска синьорина Маруся училь. Карашо русска шпрехен, я?
– Хорошо, – равнодушно согласился он.
– Понималь отшень лючше карашо, – похвасталась она, и Иван внутренне улыбнулся этой ее наивности. Он, правда, думал о другом.
– Где Триест, знаешь?
– О, Триесте! Горы, – живо отозвалась она.
– Знаю, что горы. А где, в какой стороне?
Она взглянула в одну сторону, в другую и уверенно махнула рукой туда, откуда поднималось над горами еще невидимое здесь солнце.
– Туда дорога Триесте.
«Дорога!» – невесело подумал Иван. Ничего себе дорога – через горный массив Альп, через теснины и реки, а главное – через густонаселенные долины и оживленные автострады. Не так уж близок этот партизанский Триест, о котором он столько наслышался в лагере. Но выбор у них был небольшой, и если уж посчастливилось вырваться из ада, так глупо было бы теперь дать повесить себя под барабанный бой на черной удавке.
И потому надо идти. Идти, лезть, бежать! Не раскисать, собраться с силами, использовать весь опыт, все способности, перейти главный хребет, найти партизан – югославских, итальянских – все равно каких, только бы встать в строй, взять в руки оружие. В этом видел Иван теперь смысл жизни, наивысшее свое призвание и награду за все страдания и позор, пережитые им за год плена.
В сыром мрачном распадке было холодно. Остывшее за ночь тело донимала дрожь. Хотелось скорее к теплу, на солнце. Отыскав подходящее место на склоне, они полезли между камнями вверх. На этот раз, впервые с момента их встречи, впереди лезла она, а он, немного отстав, карабкался следом, и это было похоже на первое взаимное доверие между ними.
Каменистый склон тут был довольно крут, колодки скользили и падали с ее ног. Девушка наконец сняла их, взяла в одну руку и, хватаясь другой за колючие, твердые, как проволока, стебли какой-то травы, проворно, словно ящерица, прыгала с камня на камень.
– Руссо, – не останавливаясь, сказала она, – ты ест официр?
– Никакой я не офицер. Пленный.
– Пленни, пленни. Я понималь. Кто до войны биль?
Иван помедлил с ответом. То, что она начала допрашивать, ему не понравилось (вот еще мне особый отдел!), и он сдержанно буркнул:
– Колхозник.
– Что ест кольхозник?
– Не понимаешь, а спрашиваешь, – грубовато упрекнул он. – Ну вроде бауэра, ферштейн?
– А, понималь: ляндвиршафт?[10]
– Вот-вот. Колхоз.
– О, я отшен люблу кольхоз! – вдруг оживленно заговорила она. – Кольхоз карашо. Ля вораре[11] компания. Отдых – компания. Тутто[12] компания. Карашо компания. Руссо кольхоз карашо экономике. Правилна я понималь? – спросила она и оглянулась.
Он не успел ответить. Сдвинутые ее ногами, вниз покатились камни, щебенка, разная мелочь – он едва успел отскочить в сторону. Она сверху озорно засмеялась и боком припала к склону. Иван со злостью прикрикнул:
– Тише ты!
Она снова спохватилась, закрыла рукой рот и оглянулась:
– Пардон.
– Пардон, пардон! Тихо надо. Чего разошлась?
Ее беззаботность злила, но, видно, прикрикнул он чересчур грубо, она метнула на него обиженный взгляд и поджала губы.
– Мой имя ест Джулия. Синьорина Джулия, – сказала она.