Собрание стихотворений

Еще темно, еще далек рассвет.
И жутко мне, и голос мой немеет,
и мысль моя бесславно цепенеет
в чаду земных, неправедных сует.

Но знаю я — стихия мной владеет;
в моей груди нездешний ветер веет;
меня томит невоплощенный бред,
и для него еще названья нет.

Настанет день. Душа порвет оковы;
с нее спадут тяжелые покровы —
греха и лжи презренные дары.

Проснется бог, и творческое слово,
как молния мгновенья грозового,
сверкнет в веках и озарит миры.

Ожидание («Я звал тебя. Душа моя молила…»)

Я звал тебя. Душа моя молила
твоей любви. Казалось, никогда
с такой тоской блаженного стыда
ни с кем еще она не говорила.

И ты пришла… Но сердце изменило.
Мой поцелуй был холоднее льда.
Свиданье нас навеки разлучило,
и как враги расстались мы тогда.

И с той поры — сильнее, безнадежней
опять люблю, зову тебя и жду.
Вернись! Забудь невольную вражду.

Вернись ко мне моей, желанной, прежней:
мою тоску, я знаю, ты поймешь…

Напрасно. Нет. Ты больше не придешь.

Природа («Как жалок ты, как беден и смешон…»)

Как жалок ты, как беден и смешон, —
художнику она сказала властно.
К чему, безумный, лгать? Ты мной рожден —
моим умрешь. К чему желать напрасно
иных красот? Твой смертный взор пленен
наперекор мечте твоей неясной,
моей красой, бессмертной и бесстрастной.
Любуйся раб! И так ответил он:

Великая! Ты можешь все — не это.
Сильней тебя безумие поэта!

За рубежом земного волшебства
оставь лжецам волшебные чертоги.
О, вечная! Без Бога ты мертва.
Ты — истина. Безумцы эти — боги.

Голос («И голос мне шептал: здесь сердцу нет пощады…»)

И голос мне шептал: здесь сердцу нет пощады;
здесь гасит тишина неверные лампады,
зажженные мечтой во имя красоты;
здесь — холодом могил объятые громады,
миров бесчисленных неясные черты…

Здесь молкнут все слова и вянут все цветы.
Пред ужасом людей здесь рушатся преграды,
и мысли падают в обрывы пустоты.

Здесь бреды смутные из мрака возникают;
как тысячи зеркал в душе они мерцают,
и в них мерещится загробное лицо
Непостижимого… И скорбь земных раздумий,
испуганная им, свивается в кольцо,
у огненных границ познанья и безумий.

Тайна («Мы говорим о чудесах незримых…»)

Мы говорим о чудесах незримых,
мы призраков боимся в час ночной…
Но чудо — здесь, но страшен свет дневной
знакомых чар и образов любимых.

Мы шепчемся о тайне гробовой,
о небесах навек недостижимых.
Но тайна — в нас, в мелодии земной,
в доступности явлений ощутимых.

Что знаем мы? Что можем мы понять?
Везде, на всем — единая печать,
живая тень загадки вековечной.

И жизнь, и смерть таинственны равно,
а красота — лишь символ бесконечный
того, что нам постигнуть не дано.