Собрание сочинений В. К. Арсеньева в одной книге

Нельзя не признать, что авторы легенды были одарены наблюдательностью и фантазией, которые помогли им избрать местом действия своей легенды именно гору Лао-хутун. Лишь только мы стали приближаться к хребтам, как попали в такие лесные дебри, что продвигались с величайшим трудом. Никогда я не встречал таких зарослей в Уссурийской тайге. Нам пришлось делать большие обходы, и мы долго плутали, пока наконец попали к горе. Поблизости действительно пробегала речка, но она текла так тихо и бесшумно, что только дополняла своим смирением зловещую тишину, царившую вокруг. Два грандиозных камня, брошенные здесь природой в глубокие времена древности, образовывали своеобразные ворота к пещере.

Мы разыскали вход в пещеру. Он был невелик. Мои спутники не решались войти первыми, и это должен был сделать я. Слегка нагнувшись, я прошел в мрачное подземелье, откуда на меня пахнуло запахом заброшенного хлева. Это была смесь запахов преющего назема и гниющего дерева.

В глубине я заметил луч света и невольно подался ему навстречу. Так я попал во вторую часть пещеры, почти светлую комнату, небольшого размера, имевшую выход наружу в виде трубы, пробитой в горных породах. Это была настолько маленькая пещера, что в ней едва ли мог жить даже один тигр, четверым же здесь поместиться было бы негде.

В комнате стоял неуклюже сделанный ящик, имевший назначение заменить стол, а на нем действительно чернильница с высохшей тушью и засохшая, негодная для письма, а тем более для рисования кисточка. Вот и все убранство священной пещеры. Мы осмотрели все ее стены в поисках другого входа, но ничего не нашли. По сравнению с гигантом лабиринтом Макрушинских пещер Лао-хутун оказалась ничтожным пигмеем, микроскопической выемкой в грандиозных горных складках.

На меня ни самая пещера, ни ее священные атрибуты не произвели особого впечатления, но не так были настроены мои спутники. Один из них взял кисточку и долго мочил ее слюной, в то время как другой разводил тушь в баночке. Откуда-то у них нашелся кусочек белоснежной бересты, они взяли его и долго выводили иероглифы. Один из иероглифов напоминал собою линии рисунка, которыми обладают самцы уссурийских тигров. Впоследствии я узнал, что этот иероглиф по-китайски называется «Ван», что значит «господин, повелитель».

— Что вы написали? — спросил я удэхейцев.

Они прочли мне написанное. Иероглифы гласили:

— Великий повелитель гор и леса! Мы просим твоей защиты!

Кусочек бересты с надписью был оставлен в пещере на столе.

Возвращаясь назад, мы обходили гору Лао-хутун с противоположной стороны. Недалеко от входа в пещеру нам перегородила путь кумирня — одна из тех, которые так часто приходилось встречать мне в тайге. На высоких кольях, вбитых в землю, болтались выцветшие тряпки с остатками каких-то письмен, разобрать которые было уже невозможно. Очевидно, в недалеком прошлом долина, прилегающая к горе Лао-хутун, была облюбована, как и самая гора, местными шаманами и буддистами для совершения молитвенных обрядов.

Была полная тишина и здесь. Казалось, гигант Лао-хутун главенствует в долине безмолвия.

Фальшивый зверь

С юных лет я заинтересовался Уссурийским краем и тогда уже перечитал всю имеющуюся об этой стране литературу. Когда мечта моя сбылась, и я выехал на Дальний Восток, сердце мое от радости замирало в груди. Среди моих попутчиков оказались люди, уже бывавшие на берегах Великого океана. Я расспрашивал их о тайге и о ее четвероногих обитателях. Больше всего меня интересовал тигр. Он казался мне каким-то особенным существом, и я начинал его почти так же боготворить, как и амурские туземцы.

По прибытии в город Владивосток я познакомился со всеми известными зверопромышленниками и с затаенным дыханием слушал их рассказы про полосатого зверя. Мой мозг все время работал в одном направлении. Обыкновенную кошку, разгуливающую между камнями по траве, я мысленно увеличивал в сотню раз, представлял ее себе тигром в лесу около высоких скал. Помню, как первый раз вступил я в тайгу и с чувством благоговения думал о том, что наконец-то я нахожусь в настоящих джунглях, где на свободе разгуливает тигр, который находится, может быть, совсем недалеко от меня. В этот момент притаившаяся в зарослях белка с фырканием бросилась на дерево. Я сильно испугался, сердце мое сжалось в груди, я круто повернулся и чуть было не выстрелил в сторону шума.

Потом я стал привыкать к таежным звукам и разбираться в них: рев изюбра, свист пятнистого оленя, крик дикой козули и кабарги и пронзительное взвизгивание бурундука — все стало мне уже знакомо. Среди птичьих голосов я различал крики желны, удода, кукушки, пестрого дятла, ронжи, ореховки и орлана белохвостого.