– Известно, – сказал плотовщик. – Пуля в железо ударится – расплавится от тепла. Только, по-моему, это не скала была, а черт.
– А ты у черта рога щупал? – лукаво спросил Баков.
– Попадется, так и пощупаю, – ответил сибиряк.
– Больше версты воронка! – свистнул самый молодой из таежников, видимо только теперь представивший величину кратера. – А какая нынче в тайге сделалась воронка? Страсть охота поглядеть.
– Наверно, не меньше, чем в Аризоне.
Плотовщик долго молчал, приглядываясь к Бакову, потом пододвинулся к нему.
– Я вижу, ты, мил человек, из ученых, – почтительно начал он. – Бечева, видать, сердцу твоему не под силу. Пошто бы тебе нам грамотой своей не пособить? Давай подрядись ко мне. Мы с тобой наперед плотов на шитике сплавимся. Страховую премию за овец мне схлопочешь?
Баков даже сел, забыв про сердце. Плыть вниз по Подкаменной Тунгуске, мимо места катастрофы в тайге?..
Профессор способен был юношески увлекаться. И когда он «вспыхивал», как говорили его былые сотрудники, то уж не знал удержу. Сутками напролет сидел в лаборатории, и его оттуда порой выводили под руки. А если не было вдохновения, неделями мог валяться на диване, ленясь подойти к столу.
Поднявшись во весь рост, он оказался почти на голову выше кряжистого плотовщика.
– Схлопочу тебе премию, хозяин! – заверил Баков. – Схлопочу, ежели доставишь меня к месту, где взрыв произошел, ежели согласишься вместе со мной кратер посмотреть.
– Смотреть – смотри. А я, паря, для опасности, в шитике тебя обожду.
Баков хохотал. Хлопая таежников по спинам, торопил своего нового спутника.
Плотовщика звали Егором Косых. Он дивился на неуемного ссыльного. Но и сам заразился его нетерпением. Поручив своим помощникам собирать разбитые плоты, он принялся снаряжать шитик, имевшийся на одном из плотов. Через час Баков и Косых, простившись с ангарцами, поплыли вниз по Подкаменной Тунгуске.
Зашло солнце, наступили сумерки. Небо затянуло тучами, стал накрапывать дождь, а темноты все не было, и путники не останавливались.
– Что-то долго не темнеет, – удивился сибиряк, никогда не видавший белых ночей.
Остановились на привал, так и не дождавшись темноты.
– Тут уж, Михаиле Иванович, твоя скала ни при чем, – сказал Косых, смотря на освещенные без солнца тучи. – Говорю тебе – черт.
Ночью пошел сильный дождь, но по-прежнему было светло. Пораженный профессор отметил, что желтовато-зеленые, иногда розовые лучи пробиваются через слой дождевых туч.
На третьи сутки шитик достиг Ванавары. Три домика фактории ютились на высоком берегу. Здесь путники встретили первых очевидцев катастрофы – охотников-тунгусов.
Баков сидел с тунгусами на берегу, угощал их табаком, рассуждал об охоте, о погоде и постепенно подводил разговор к интересующему его предмету.
Но старый тунгус Илья Потапович Лючеткан, с коричневым морщинистым лицом и такими узенькими глазами, что они казались щелками, неожиданно сам заговорил об этом:
– Ой, жаркий ветер был, бае! Потом наши люди ходили в тайгу. Олени находили, дохлый, шерсть паленая… Видали: вода вверх сильно бьет. Много сажен… Пришли, рассказали. Потом очень кричали, корчились. Все сгорели, померли. Пойди посмотри, бае. Ожогов не найдешь, однако.
Старый, иссохший, в высокой шапке и в парке с цветными ленточками, шаман начал камлание. Он бил в бубен и кричал, что ослепительный Огды, бог огня и грома, сошел на землю и сжигает всех и вся невидимым огнем.
Глаза у шамана закатывались, он страшно вращал белками и бился о землю, пока на губах у него не выступила пена.
Собравшиеся в кружок тунгусы курили трубки и кивали головами.
– Говорю, черт, – сказал Косых и сплюнул.
Верный условию, он готов был ждать Бакова, который решил отправиться в тайгу. Плотовщик, которому почему-то полюбился ссыльный, пытался даже подрядить ему в провожатые тунгусов, но никто из них не согласился.
– Вот что, паря, – сказал тогда Косых. – Один в тайге пропадешь. Мне теперь черт не брат. Пошто бы и не посмотреть на этого ихнего Огды! Пойдем для опасности вместе, только слово дай, что премию мне схлопочешь.
Баков рад был товарищу.
Поговорив с тунгусами, решили не идти в тайгу пешком, а плыть в шитике по таежным речкам.
Место катастрофы находилось верстах в шестидесяти от Ванавары. Тунгусы помогли перетащить шитик волоком до бурной речки. Сплавляясь по ней, можно было, как они говорили, добраться до страшного места.
Тунгусы с жалостью смотрели на «отчаянных бае» и качали головами.
Шитик помчался по бурной воде, проскакивая меж подбеленных пеной камней.
Вскоре Баков и Косых увидели небывалую картину. Тайга, где нет опушек и прогалин, где лиственницы растут одна подле другой, – эта тайга, сколько хватал глаз, была повалена, деревья вырваны с корнями, которые обращены были к центру катастрофы.
Два дня плыли путники среди поваленной тайги. Баков подсчитал, что деревья вырваны на площади диаметром верст в сто двадцать, а если прибавить и вырванные на возвышениях, то площадь лесовала будет не меньше всей Московской губернии.
Косых дивился и угрюмо молчал. Один раз только сказал: