Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.

Он стоял на остановке троллейбуса, пропуская мимо себя очередь. Куда пойти? Домой? Что это за дом! Там теперь пусто. Спать еще рано. Вернуться к Ирочке невозможно. Кажется, он начинает понимать ее характер. Занозисто устроена! Но что же делать сейчас? Выпить, вот что! Он не хотел… заставили!

Пить одному Володьке было скучно. Он решил купить вина и поехать к Соне.

Не застанет дома — неважно, он подождет, соседи его знают, ключ у них. Костюм, так ладно сидевший на нем, раздулся от запрятанных в карманы бутылок. Еды Володька не покупал: у Сони всегда что–нибудь находилось.

Он стоял на пустой площадке трамвая, двигавшегося по глубинным переулкам Москвы, в который раз думал об одном и том же. Он был оскорблен, унижен, озадачен. В самом деле, что же это такое? Она ничего не позволяет и еще гонит, когда ты даже и не думал ничего себе позволить. У Володьки были свои правила, которыми он без стеснения руководствовался в отношениях с девушками. Правда, иногда его прогоняли, но так, как с Ирочкой, еще ни разу не получалось. С этой не знаешь, что сказать, куда руку положить. Неужели такие бывают! Значит, бывают. Удивительно! Откровенно говоря, знакомств с девушками у него и было–то всего ничего, но, может быть, он водился не с теми, по которым стоит страдать?

Володька вскипал, остывал и снова вскипал. Да, теперь он едет к другой, к Соне. Пусть та, которая прогнала его, хоть умрет. Он и не вспомнит о ней. Так говорил себе Володька, все время думая об Ирочке. Всеми своими мыслями он был с ней. В сущности, ему вовсе не хотелось ехать к Соне. Была минута, когда он чуть–чуть не спрыгнул с трамвая и не завернул в общежитие.

Соня встретила его в дверях полураздетая, с голыми плечами.

— Жарко, — пояснила она.

Как всегда, дверь у соседки тотчас открылась и сразу захлопнулась.

Володька долго возил ногами о половик, иначе Соня не впустила бы в свою чистенькую, как снег, комнату.

Он стоял в этой узкой комнате, видел голые плечи Сони, вдыхал гвоздичный запах ее замкнуто–белоснежного мирка и удивлялся. Словно что–то переменилось и в нем, и в Соне, и во всем этом мирке, который еще недавно казался ему таким уютным. Он, как бы сказать, разочаровался, что ли…

Однако надо было что–то говорить, потому что Соня смотрела на него с недоумением.

— Привет! — с деланной веселостью сказал Володька.

Соня не улыбнулась.

— Ты что, не рада?

Соня молчала. Это было ново. Обида? Не может быть! Неужели и здесь, как говорят шоферы, тоже прокол?

— Привет! — повторил Володька. — Не слышишь?

— Слышу, не глухая.

— Может, ретироваться? Могу.

— И так по месяцу глаз не кажешь.

Ах, вот что… Это уже легче.

— Где же по месяцу? От силы две недели.

Не меняя угрюмого выражения лица, Соня сказала:

— Карманы лопаются. Ставь на стол свои бутылки.

— Пустяки… Пивко и бутылочка крепленого.

— Костюм жалко.

От пола с белой дорожкой до потолка с гофрированным шелковым абажуром Володьку окружали чистые, накрахмаленные, натертые до глянца вещи. Еще недавно все здесь нравилось ему: и белая дорожка, и шелковый абажур, и, главное, сама Соня. Теперь он почему–то подумал о том, что Соня на шесть лет старше его, а белая дорожка и шелковый абажур казались ему старыми и скучными.

— Что ты меня рассматриваешь! Забыл? — недовольно спросила Соня и пошла в угол за кровать приодеться.

Володька и не думал сравнивать, он честно хотел забыть Ирочку, и все–таки она явилась, как на экране в кино, явилась и уплыла. На сердце у Володьки сделалось тревожно и тоскливо.

— Довольно! — крикнул он. — Давай, Софья, повеселимся.

Соня опять промолчала. «Обижается, — подумал Володька, — значит, дорожит».

— Что ж, как слепой с немым будем? — пошутил он.

Соня небрежно поставила тарелки и стала резать сухую колбасу.

— Пей.

— А ты?

— Тебе хочется, мне — нет.

— Закуска для крепленого не подходит.

— Извини, не знала, какое принесешь.

Володька выбил пробку лихим приемом опытного специалиста. Крепленое вино он смешал в чайной чашке с пивом. Принарядившаяся Соня казалась ему все такой же поблекшей и старой. Он кивнул, чтобы села рядом. Но Соня не села. Она, как чужая, стояла у кровати со скрещенными на груди руками.

— Соня, — с глубоким значением сказал Володька, и недоумевая и приказывая.

Она тяжело вздохнула.

— Ну, ну, — буркнул он и поднес чашку ко рту. Это было невкусное пойло, к тому же теплое. Но кто же пьет для вкуса? Володька без всякого аппетита ел сухую колбасу, запивая ее пойлом. Соня стояла неподвижно, заслоняя собой кровать, на которой громоздились подушки, всегда восхищавшие Володьку. Он много раз пытался так же взбить свою единственную подушку, но ничего не получалось. Эти подушки вроде бы и не лежали на одеяле, а хотели взлететь к потолку, надутые неведомым воздушным веществом.

— Погоди пить! — Соня сказала это так неожиданно и резко, что Володька вздрогнул.

— А я не спешу.

— Конечно, тебе спешить некуда. Хочешь — останешься на ночь, хочешь — нет.

«Обижается, — опять подумал Володька. — Надо успокоить».

— Сядь, побеседуем. Поближе ко мне.

Соня враждебно отвернулась.

— Соня! — мягко сказал Володька.