Это было в четверг вечером. В субботу утром, на рассвете, когда Поль остановил машину перед домом, Элли, словно материализовавшись из тьмы, уже бежала к нему по газону. Она вскочила в машину прежде, чем он успел выйти и открыть дверцу, и вжалась в сиденье, наклонившись вперед, напряженная, как зверь перед прыжком.
— Скорей! — сказала она. — Скорей! Скорей!
Но он еще помедлил.
— Ты помнишь? Я говорил тебе, что будет означать, если я вернусь. Значит, договорились?
— Помню. Я уже не боюсь. Скорей! Скорей!
— Так ты на мне не женишься? Нет?
— Сколько раз тебе повторять?
— Ну да. Только я не верила. Все не верила. Думала, если я… ну, после… Теперь я уже ничего больше сделать не могу, ведь так?
— Ничего, — сказал он.
— Ничего, — повторила она и начала смеяться, все громче и громче.
— Элли! — сказал он. — Перестань!
— Ладно, — сказала она. — Я просто вспомнила про бабушку. Я совсем о ней забыла.
Остановившись на лестничной площадке, Элли послушала, как Поль разговаривает внизу, в гостиной, с ее дядей и теткой. Она стояла неподвижно, задумавшись, и в позе ее было что-то монашеское, непорочное, будто на мгновение ей удалось где-то спрятаться и забыть, откуда и куда она идет. Затем часы в прихожей пробили одиннадцать, и она тихо поднялась по ступенькам, подошла к комнате двоюродной сестры, где ей предстояло провести ночь, и вошла в дверь. В низком кресле перед туалетным столиком, уставленным легкомысленными вещицами молоденькой девушки — флакончиками, пудреницами, фотографиями, — рядом с зеркалом, из рамы которого высовывался веер программок танцевальных вечеров, сидела бабушка. Элли остановилась. Они молча смотрели друг на друга — казалось, целую вечность, — потом старуха заговорила:
— Тебе было мало обманывать родителей и друзей, ты еще привезла негра в дом моего сына.
— Бабушка! — сказала Элли.
— Посадила меня за один стол с негром.
— Бабушка! — пронзительным шепотом крикнула Элли, и ее измученное лицо исказила гримаса. Она прислушалась. По лестнице приближались шаги, голоса ее тетки и Поля. — Тссс! — крикнула Элли. — Тс-с-с!
— Что?! Что ты сказала?
Элли подбежала к креслу, наклонилась и положила пальцы на узкие, бескровные старушечьи губы, и они молча смотрели в глаза друг другу — одна в ярости упорства, другая в ярости непримиримости — пока шаги и голоса не миновали дверь и не стихли. Элли отняла пальцы. Из веера карточек, заткнутых за раму зеркала, она выдернула одну с крошечным карандашиком на шелковом шнурке и написала на обороте: «Он
Бабушка прочла и подняла глаза.
— Гарвард — это понятно, но только не в Виргинии. Посмотри на его волосы и ногти, если тебе требуются доказательства. Мне они не нужны. Я знаю, как называли его семью в четырех поколениях. — Она отдала ей карточку. — Этот человек не может спать под одной крышей с нами.
Элли схватила еще одну карточку и торопливо нацарапала: «Он
Бабушка прочла. И сказала, не выпуская карточки из рук:
— В Джефферсон он меня не повезет. Я не сяду в его машину, и ты тоже. Мы поедем поездом. Никто из моей семьи с ним никуда не поедет.
Элли схватила еще одну карточку, бешено начеркала:
Бабушка прочла, подняла глаза на Элли. Они жгли друг друга злобным взглядом.
— Значит, я буду вынуждена сказать твоему отцу…
Но Элли уже снова писала. Карандаш еще не оторвался от бумаги, а она уже сунула карточку бабушке и тут же дернула руку назад, пытаясь отнять ее. Но бабушка уже ухватила карточку за уголок, и теперь та соединяла их, будто какая-то странная пуповина.
— Отпусти! — крикнула Элли. — Отпусти!
— Не тяни, — сказала бабушка.
— Не надо. Погоди! — вскрикнула Элли пронзительным шепотом, дергая карточку, выкручивая ее. — Я ошиблась. Я…
С неожиданным проворством бабушка вывернула карточку написанным вверх.
— А-а! — сказала она и затем прочла вслух. —
— Да, — сказала Элли. И яростно зашептала: — Скажи ему! Скажи, что мы сегодня утром ушли в рощу и пробыли там два часа. Скажи!
Бабушка спокойно и аккуратно сложила карточку и поднялась.
— Бабушка! — вскрикнула Элли.
— Подай мне палку, — сказала бабушка. — Вон там, у стены.