— Я говорил, мама плакала, — сказал Квентин. Верш поднял меня на спину, открыл дверь на веранду. Мы вышли, и Верш закрыл дверь. Темно, только плечи и запах Верша. «Не шумите. — Мы еще погуляем. — Мистер Джейсон велел сразу наверх. — Он велел меня слушаться. — А я не буду тебя слушаться. — Он всем велел. И тебе Квентин.» Я чувствую затылок Верша, слышу всех нас. «Правда, Верш? — Правда. — Вот и слушайтесь. Сейчас пойдем немножко погуляем во дворе. Идемте». Верш открыл дверь, мы вышли.
Сошли по ступенькам.
— Давайте отойдем подальше, к Дилсиному дому. Оттуда нас не слышно будет, — сказала Кэдди. Верш спустил меня на землю. Кэдди взяла мою руку, и мы пошли по кирпичной дорожке.
— Идем, — сказала Кэдди. — Лягушка ускакала. Она давно уже в огороде. Может, нам другая встретится.
Роскус несет ведра с молоком. Пронес мимо. Квентин не пошел с нами. Сидит на ступеньках кухни. Мы идем к дому, где Верш живет. Я люблю, как там пахнет.
Потом я встал, Ти-Пи одел меня, мы пошли на кухню, поели. Дилси стала петь, и я заплакал, и она замолчала.
— Иди гуляй с ним, только подальше от дома, — сказала Дилси.
— Туда нам нельзя, — говорит Ти-Пи.
Мы играем в ручье.
— Туда нельзя, — говорит Ти-Пи. — Слышал, мэмми не велела.
В кухне Дилси поет, я заплакал.
— Тихо, — говорит Ти-Пи. — Идем. Пошли к сараю.
У сарая Роскус доит. Он доит одной рукой и охает. Птицы сели на дверь, смотрят. Одна на землю села, ест с коровами. Я смотрю, как Роскус доит, а Ти-Пи кормит Квини и Принса. Теленок в свиной загородке. Тычется мордой в проволоку, мычит.
— Ти-Пи, — позвал Роскус. Ти-Пи отозвался из сарая: «Да». Фэнси выставила голову из стойла, потому что Ти-Пи еще не кормил ее. — Скорей управляйся там, — сказал Роскус. — Придется тебе додоить. Правая рука совсем уже не действует.
Ти-Пи пришел, сел доить.
— Почему ты к доктору не сходишь? — сказал Ти-Пи.
— Доктор тут не поможет, — сказал Роскус. — Место у нас такое.
— Какое-такое? — сказал Ти-Пи.
— Злосчастное тут место, — сказал Роскус. — Ты кончил — впусти теленка.
— Что ты в этом смыслишь? — сказала Дилси. — Озаренье тебе было, знак был даден, что ли?
— Не надо озаренья, — сказал Роскус. — Вот он, знак, в постели лежит. Пятнадцать лет, как люди видят этот знак.
— Ну и что? — сказала Дилси. — Ни тебе, ни твоим вреда он никакого не принес. Верш работает, Фрони замуж выдана, Ти-Пи подрастет — заступит тебя, как вовсе ревматизмом скрутит.
— Двоих уже взял господь у них, — сказал Роскус. — Третий на очереди. Знак ясный, сама не хуже меня видишь.
— В ту ночь сова ухала, — сказал Ти-Пи. — Еще с вечера. Налил я Дэну похлебки — так и не подошел пес. Ближе сарая ни в какую. А только стемнело — завыл. Вот Верш тоже слышал.
— Все мы на той очереди, — сказала Дилси. — Покажи мне человека, чтобы вечно жил.
— Не в одних только смертях дело, — сказал Роскус.
— Знаю я, о чем ты, — сказала Дилси. — Вот будет тебе злосчастье, как скажешь ее имя вслух — сам будешь сидеть с ним, успокаивать.
— Злосчастное тут место, — сказал Роскус. — Я с самого его рожденья заприметил, а как сменили ему имя, понял окончательно.
— Хватит, — сказала Дилси. Выше укрыла меня одеялом. Оно пахло Ти-Пи. — Помолчите, пусть заснет.
— Знак ясный, — сказал Роскус.
— Ага, знак, что придется Ти-Пи всю твою работу делать за тебя, — сказала Дилси.
Мы кончили есть. Ти-Пи взял Квентину на руки, и мы пошли к дому, где Ти-Пи живет. Ластер сидит на земле, играет. Ти-Пи посадил Квентину, она тоже стала играть. У Ластера катушки, Квентина — отнимать, забрала. Ластер заплакал, пришла Фрони, дала Ластеру жестянку играть, а потом я взял катушки, Квентина стала драться, и я заплакал.
— Уймись, — сказала Фрони. — Не совестно тебе у маленькой игрушку отымать. — Взяла катушки, отдала Квентине.
— Уймись, — сказала Фрони. — Цыц, говорят тебе.
— Замолчи, — сказала Фрони. — Порку хорошую, вот что тебе надо. — Взяла Ластера и Квентину на руки. — Идем, — сказала Фрони. Мы пошли к сараю. Ти-Пи доит корову. Роскус сидит на ящике.
— Чего он там еще накуролесил? — спросил Роскус.
— Да вот привела его вам, — сказала Фрони. — Обижает маленьких опять. Отымает игрушки. Побудь здесь с Ти-Пи и не реви.
— Выдаивай чисто, — сказал Роскус. — Прошлую зиму довел, что у той молодой пропало молоко. Теперь еще эту испортишь, совсем без молока останемся.
Дилси поет.