Читаем Собрание сочинений в 9 тт. Том 2 полностью

Вдруг она полетела вниз головой; увидела, как ноги ее продолжают бежать в пустоте, потом шмякнулась спиной на чтото мягкое и замерла, глядя вверх на продолговатое отверстие, прикрытое дрожащими незакрепленными досками. В полосках солнечного света плавно опускалась легкая пыль.

Темпл шевельнула рукой в рыхлой массе, на которую упала, и вспомнила о крысе. Все ее тело взвилось в стремительном подскоке, она встала на ноги в мякине, взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие; стояла она в углу, касаясь ладонями стен, лицо ее находилось сантиметрах в тридцати от поперечной балки, на которой сидела крыса. Какой-то миг они глядели друг на друга, потом глаза крысы вспыхнули, словно крохотные электрические лампочки, и она прыгнула на голову Темпл в тот самый миг, когда та отпрянула назад, снова наступив на что-то, перекатившееся под ногой.

Темпл упала головой к противоположному углу, лицом в мякину и дочиста оглоданные кукурузные початки. Что-то глухо ударилось о стену и рикошетом отлетело ей в руку. Крыса былауже на полу, в том же углу. Снова головы их находились в тридцати сантиметрах, глаза крысы вспыхивали и гасли в такт дыханию. Потом она встала на задние лапки, вжалась в угол, приподняв передние к груди, и тонко, жалобно запищала на Темпл. Та, не сводя взгляда с крысы, попятилась на четвереньках. Потом вскочила, кинулась к двери, заколотила в нее, оглядываясь через плечо на крысу, потом выгнулась и заскребла пальцами о доски.

<p>XII</p>

Женщина стояла с ребенком на руках в проеме кухонной двери, пока Гудвин не вышел в коридор. Ноздри на его загорелом лице казались совсем белыми, и она спросила:

— Господи, и ты напился?

Гудвин прошел по веранде.

— Не ищи, — сказала женщина. — Ее здесь нет.

Гудвин протиснулся мимо нее, пахнув перегаром. Она повернулась, наблюдая за ним. Он быстро оглядел кухню, потом повернулся к женщине, вставшей у него на пути.

— Не ищи, — повторила женщина. — Она ушла.

Он направился к ней, занося на ходу руку.

— Не тронь, — сказала женщина.

Гудвин неторопливо схватил ее за предплечье. Глаза его слегка налились кровью. Ноздри казались восковыми.

— Убери руку, — потребовала женщина. — Отпусти.

Гудвин медленно оттащил ее от двери. Она напустилась на него:

— Думаешь, удастся? Думаешь, позволю тебе? Или какой-то сучке?

Замершие, вперившиеся друг в друга взглядом, они стояли будто в исходной позиции танца, образуя жуткую мускульную щель.

Гудвин неуловимым движением отшвырнул женщину, и она, сделав полный оборот, отлетела к столу, изогнулась и стала шарить рукой среди грязной посуды, глядя на мужчину поверх неподвижного тельца ребенка. Мужчина направился к ней.

— Не подходи, — сказала она, слегка приподняв руку и показав мясницкий нож. — Назад.

Он медленно приближался, и она замахнулась ножом.

Гудвин перехватил ее запястье. Женщина стала вырываться. Он отнял ребенка, положил на стол, схватил другую ее руку, когда она замахнулась, и, сжав оба ее запястья одной рукой, ударил ладонью по лицу. Раздался сухой негромкий звук. Потом еще, сперва по одной щеке, затем по другой, так, что голова болталась из стороны в сторону.

— Вот как я обхожусь с сучками, — сказал он при этом. — Ясно?

И выпустил ее. Она попятилась к столу, взяла ребенка и, сжавшись между столом и стеной, смотрела, как Гудвин выходит из кухни.

Женщина с ребенком в руках опустилась в углу на колени. Ребенок не проснулся. Она приложила ладонь сперва к одной; его щечке, потом к другой. Затем поднялась, уложила ребенка в ящик, сняла с гвоздя и надела широкополую шляпку. С другого гвоздя сняла отороченное белым некогда мехом пальто, взяла ребенка и вышла.

Темпл стояла у амбара, глядя в сторону дома. Старик сидел на передней веранде, греясь под солнцем. Женщина спустилась по ступенькам, вышла тропинкой на дорогу и пошла, не оглядываясь. У дерева с разбитой машиной свернула в сторону и ярдов через сто оказалась возле родника. Там она села, положила спящего ребенка на колени и прикрыла ему личико подолом юбки.

Лупоглазый в испачканных штиблетах, крадучись, вышел из-за кустов и остановился, глядя на нее через родник. Рука его нырнула в карман пиджака, он достал сигарету, размял, сунул в рот и чиркнул спичкой о ноготь большого пальца.

— Черт возьми, — сказал Лупоглазый. — Я ему говорил, что нечего им сидеть до утра и лакать эту дрянь. Должен быть какой-то порядок.

Поглядел в сторону дома. Потом на женщину, на верх ее шляпки.

— Сумасшедший дом, — сказал он. — Вот что здесь такое. Сидел тут вот позавчера один ублюдок, спрашивал, читаю ли я книги. Будто собирался броситься на меня с книгой или чем-то таким. Прикончить телефонным справочником.

Он повел головой так, словно воротничок был ему слишком тесен, поглядел в сторону дома. Потом на верх ее шляпки.

— Я уезжаю в город, ясно? — сказал он. — Сматываюсь. Хватит с меня.

Женщина не подняла глаз. Она оправляла подол юбки на личике ребенка. Лупоглазый ушел, сопровождаемый легким, причудливым шорохом кустов. Потом шорох утих. Где-то на болоте запела птичка.

Перейти на страницу:

Все книги серии У. Фолкнер. Собрание сочинений : в 9 т.

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература