Собрание сочинений в 9 тт. Том 1

Лестница с белыми балясинами перил, устланная красным ковром, изящной дугою поднималась во мглу. С потолка свисала старинная люстра с гранеными хрустальными подвесками и колпачками над подсвечниками, к которым потом подвели электричество. Справа от входа, возле раздвижной двери, открытой в полутемную комнату, известную под названием гостиной, в которой царила лишь изредка нарушаемая атмосфера торжественного величия, стояло высокое зеркало, полное мрачной тьмы, как тихие воды в вечернем омуте. Длинный косой столб солнечного света расчертил квадратами дверь в дальнем конце прихожей, а за этим световым барьером поднимался и затихал в монотонном миноре чей-то голос. Слов было не разобрать, но Баярд их и не слышал. Он снова громко произнес:

— Дженни!

Пение смолкло, и когда он повернулся к лестнице, высокая мулатка появилась в косых лучах солнца у задней двери и, с шумом шлепая босыми ногами, вошла в дом. Ее выцветшее синее платье, все в темных подтеках, было подобрано до колен и открывало икры, стройные и прямые, словно ноги какой-то высокой птицы, а ступни казались бледными пятнами кофе на полированном темном полу.

— Вы кого-нибудь звали, полковник? — спросила она, повышая голос, чтобы проникнуть сквозь его глухоту.

Баярд помедлил, опершись рукой об ореховый столбик перил и глядя сверху вниз на миловидное желтое лицо.

— Был тут сегодня кто-нибудь? — спросил он.

— Да кто же, сэр, — отвечала Элнора. — Никого тут нету. Мисс Дженни поехала в город на собрание своего клуба.

Баярд стоял, подняв одну ногу на ступеньку, и сердито на нее смотрел.

— И какого черта вы, черномазые, никогда мне правды не скажете? — внезапно рассвирепел он — А то и вовсе ничего не говорите.

— Господи Боже, полковник, разве сюда кто приедет, если вы с мисс Дженни сами не позовете?

Но он уже шел наверх, яростно топая ногами по ступенькам. Женщина посмотрела ему вслед и снова повысила голос:

— Может, вам Айсома прислать, может, вам еще что надо?

Он не обернулся. Возможно, он ее не слышал, и она стояла и смотрела, пока он не скрылся из виду.

— Стареет, — спокойно сказала она сама себе и, громко шлепая босыми ногами, двинулась через прихожую туда, откуда вышла.

На площадке верхнего этажа Баярд снова остановился. Выходившие на запад окна были закрыты решетчатыми ставнями, сквозь которые тонкими расплывающимися полосками пробивался солнечный свет, отчего окружающий сумрак сгущался еще сильнее. Высокая дверь на противоположной стороне вела на неширокий, обнесенный перилами балкон, откуда открывалась панорама долины и полукружье холмов на востоке. По обе стороны этой двери были узкие оконца с разноцветными стеклами в свинцовых рамах — мать Джона Сарториса, умирая, завещала ему эти стекла вместе с его младшей сестрой, и та в 1869 году привезла их из Каролины в корзинке с соломой.

Это была Вирджиния Дю Пре; она приехала к ним тридцатилетней — после двух лет замужества она уже семь лет вдовела — стройная женщина с изящным вариантом сарторисовского носа и с тем выражением неодолимой смертельной усталости, которое усвоили себе все южанки; она приехала в чем была, взяв с собой лишь плетеную корзинку с цветным стеклом. Это она рассказала им о том, как еще до второй битвы при Манассасе[29] погиб Баярд Сарторис. С тех пор она рассказывала эту историю много раз (в восемьдесят лет она все еще продолжала ее рассказывать, причем, как правило, в самых неподходящих случаях), и, по мере того как она становилась старше, история эта становилась все красочней, приобретая благородный аромат старого вина, пока наконец безрассудная выходка двух обезумевших от собственной молодости мальчишек не превратилась в некий славный, трагически возвышенный подвиг двух ангелов, которые своей геройской гибелью вырвали из миазматических болот духовного ничтожества род человеческий, изменив весь ход его истории и очистив души людей.

Этот Каролинский Баярд был сущим наказанием даже для Сарторисов. Не то чтобы выродок, скорее просто шалопай, хотя и с добрыми задатками, но в любую минуту способный на самое неожиданное сумасбродство. У него были веселые голубые глаза; длинные волосы рыжеватыми кольцами обрамляли виски, а на румяной физиономии запечатлелось выражение откровенной и мужественной скуки — таким, вероятно, было лицо Ричарда Первого накануне крестового похода[30]. Однажды он со сворой гончих промчался по поляне, где происходило методистское богослужение[31], а через полчаса (затравив лисицу) вернулся туда один и въехал верхом в самую гущу негодующих прихожан. Из чистого озорства — как ясно видно по всем его поступкам, он слишком твердо верил в провидение, чтобы иметь какие-либо религиозные взгляды. Вот почему, когда пал форт Моултри[32] и губернатор отказался его сдать, Сарторисы втайне даже немножко обрадовались, надеясь, что теперь Баярд окажется при деле.