И в позднейшее, предшествовавшее реформе, время положение было немногим лучше, доставляя богатые данные для пера романиста (Писемский — «Тысяча душ» и др.), драматурга (Островский — «Доходное место») и сатирика-бытописателя (Щедрин — «Губернские очерки» и др.) и краски для кисти художника. В последнем отношении нельзя не указать на полную жизни и красноречивого содержания картину В. Е. Маковского, изображающую канцелярию дореформенного суда с типическими фигурами сторожей, писцов, чиновников и просителей разных рангов, начиная с важной помещицы, находящей, по-видимому, что объясняющийся с нею секретарь «не по чину берет», и кончая «раскошеливающимся» купцом и стоящим в смиренном ожидании «срыва» крестьянином. Покойный прокурор Московского окружного суда П. Н. Обнинский, ознакомившийся с отправлением дореформенного правосудия во время своей службы в провинции в начале шестидесятых годов, дает в своих воспоминаниях картину, выхваченную из виденной им действительности. «В канцелярии толпятся просители и шепчутся с чиновниками. Изредка седой вахтер с медалями во всю грудь важно отворяет половину двери в «присутственную комнату», куда, сгорбившись и как-то робко избочась, прошмыгивает вицмундир с охапкой бумаг под мышкой, а в отворенную дверь вы видите красное сукно, блестящую золотую раму, такое же зерцало и вокруг него несколько неподвижно восседающих фигур с плешивыми головами, вплоть до ушей ушедшими в высокие хомутовидные золотые же воротники… Внушительно! Но вы тотчас же почему-то чувствуете, что это не более как какая-то никому не нужная, торжественная и мертвая декорация, а вся сила в том заваленном бумагами, залитом чернилами и засыпанном песком столике, у которого вы только что совещались со столоначальником — тем, что понес подписывать «члену» бумагу по вашему делу; вы чувствуете, что вся сила, вся суть, вся судьба вашего дела не там, откуда мелькнули вам золотые рамы, орлы и воротники, а в этом столоначальнике в засаленном вицмундире, с сизым, запачканным табаком носом, хищными глазками и пером за ухом; вы чувствуете, что подпись в этой парадной «присутственной комнате» ничего не прибавит и не убавит в том, что этот вершитель судеб ваших написал на своем грязном столе».
Конечно, в составе судов встречались изредка исключения. Таков был, например, друг Пушкина Пущин, занимавший должность судьи надворного суда в Москве, которому поэт писал: «Ты освятил тобой избранный сан ему в очах общественного мненья завоевав сочувствие граждан». Но это были все-таки исключения, которые, по известной французской поговорке, только подтверждали собою общее правило. Это правило характерно подкрепляется недавно опубликованным письмом Дмитрия Сеславина к брату о том, что «обер-секретарь говорил, что дело ваше и тот и другой конец иметь может, и, наконец, сказал прямо, что ныне Фемида не смотрит на стрелки на весах, но глядит более на доски, где более куча и ярчее; одним словом, по его требованию, нужно 2 тысячи рублей на сенатскую челядь
Безгласность производства и все покрывающая и прикрывающая канцелярская тайна лишали общество возможности ведать,