Необходимым условием для руководящего напутствия является разумная уверенность председателя в закономерности и житейской целесообразности даваемых им разъяснений, в которых, разбирая относительную силу представленных доказательств для правильного уразумения их присяжными, он не должен, однако, обнаруживать личного мнения о вине или невиновности подсудимого. К сожалению, далеко не всегда напутствие удовлетворяет этому требованию. Анализ веса и значения доказательств по делу в виде общих начал, преподаваемых присяжным, дело не легкое и требующее большой вдумчивости, а фарватер между Сциллой и Харибдой обвинения и оправдания узок и извилист. Поэтому бывают случаи, когда в делах, требующих именно веского и твердого слова, в напутствии проявляются неуверенность и колебание или, наоборот, вместо разбора доказательств — навязывание присяжным своего мнения о виновности, приводящее к отрицательным результатам. Там, где председатель, вместо судьи, обращается в дополнительного прокурора, напоминая президентов французских ассизов с их всегдашним предубеждением против подсудимого, там присяжные обыкновенно теряют доверие к его разъяснениям и склонны решать дело, как выражается народ, «своим средствием». Выдающийся пример такого рода был предметом моего доклада
Встречались в моей практике, к прискорбию, и обратные случаи, где председатель, оценивая доказательства, делал это в такой форме, которая, оскорбляя участвующих в деле лиц, в то же время содержала и явное мнение о виновности или невиновности подсудимого. Так, согласно с моим заключением, Сенат отменил решение присяжных по делу, в котором председатель охарактеризовал подлежащее решению присяжных дело пословицей: «На то и щука в море, чтобы карась не дремал», и неоднократно называл подсудимого «щукой». Выдающееся и очень характерное в этом же отношении дело доходило до Сената из Московского окружного суда. Один из известных московских негоциантов, желая отделаться от иностранной артистки, учившейся играть на арфе, подбросил ей свой золотой портсигар и обвинил ее в краже. Лживость обвинения, удостоверенная судебным разбирательством и следствием, вызвала предание его суду за ложный донос. Товарищ председателя, допустивший защитника подсудимого безвозбранно сказать по адресу потерпевшей, что хотя она и говорит, что училась играть на арфе, «но всем ясно, на каком инструменте играла эта госпожа», со своей стороны в руководящем напутствии позволил себе выразиться: «Вы, быть может, господа присяжные заседатели, скажете себе, что наука, которую она хотела себе усвоить, была наука не r сфере искусства, а наука страсти нежной, о которой упоминает поэт, но только на денежной подкладке».