— Ты обещаешь, что выслушаешь меня? Да нет, ты мне не поверишь. Ты велишь меня выпороть и вздернуть на дыбу. Я и сама не хочу ничего говорить. Но никто не осмеливается на это, значит, должна я. Я обещала Нарциссу и Палланту. Они были мне хорошими друзьями в прежние дни, когда мы бедствовали все вместе. Они сказали, ты не поверишь им, и никому другому тоже, но я сказала, я думаю, мне ты поверишь, ведь однажды, когда ты был в беде, я доказала свою дружбу. Разве я не отдала тебе все свои сбережения? Разве я была когда-нибудь жадной, или ревнивой, или нечестной по отношению к тебе?
— Кальпурния, за всю свою жизнь я знал всего трех безупречных женщин, и я назову их тебе. Одна — это Киприда, еврейская царица, другая — старая Брисеида, служанка моей матери, и третья — ты. А теперь скажи мне то, что хочешь сказать.
— Ты не включил в это число Мессалину.
— Само собой разумеется, что она в него входит. Хорошо, четыре безупречные женщины. И я не думаю, что наношу ей оскорбление, ставя рядом с восточной царицей, вольноотпущенницей-гречанкой и проституткой из Падуи. Та безупречность, о которой я говорю, не является прерогативой…
— Если ты включаешь в список Мессалину, вычеркни из него меня, — прервала она меня, тяжело переводя дыхание.
— Скромничаешь, Кальпурния. Не нужно. Я сказал то, что думал.
— Нет, скромность тут ни при чем.
— Тогда я не понимаю.
— Мне тяжко причинять тебе страдание, Клавдий, — медленно проговорила Кальпурния; было видно, что каждое слово дается ей с трудом. — Но это я и хотела сказать. Если бы Киприда была типичной восточной царицей, да еще из рода Ирода — жестокой, честолюбивой, порочной и неразборчивой в средствах, а Брисеида была типичной служанкой — нечистой на руку, ленивой, подлой, хорошо умеющей заметать следы, если бы твоя Кальпурния была типичной проституткой — тщеславной, похотливой, жадной, без каких-либо сдерживающих моральных правил — и использовала свою красоту для того, чтобы подчинять мужчин своей воле и губить их… если бы ты составил список самых худших женщин из всех, кого ты знал, и выбрал нас в качестве удобного примера…
— Что тогда? К чему ты ведешь? Ты говоришь так медленно.
— Тогда, Клавдий, ты по праву мог бы присоединить к нам Мессалину и сказать, что это само собой разумеется.
— Кто из нас сошел с ума? Я или ты?
— Только не я.
— Тогда объяснись. Что ты имеешь в виду? Чем провинилась моя бедная Мессалина, что ты вдруг набросилась на нее с такой яростью? Все это очень странно. Боюсь, Кальпурния, что нашей дружбе настал конец.
— Ты выехал утром из города в семь часов, да?
— Да. Что из того?
— Я выехала в десять. Мы с Клеопатрой ездили за покупками. И я видела свадьбу. Странное время для свадьбы, не так ли? Ну и веселились они. Все — пьяные в дым. Там было на что посмотреть. Весь дворец украшен виноградной лозой, плющом и огромными виноградными гроздьями, всюду бочки с вином и давильные прессы. Праздник сбора винограда — так это было задумано.
— Какая свадьба? Говори дело.
— Свадьба Мессалины и Силия. Тебя разве не пригласили? Мессалина плясала и мешала жезлом Вакха вино в самой большой бочке. На ней была одна короткая туника, вся в винных пятнах, прикрывавшая лишь одну грудь, волосы распущены. И все же, по сравнению с другими женщинами, она выглядела почти пристойно. На тех развевались только леопардовые шкуры, так как они были вакханки. Вакха изображал сам Силий, на голове у него был венок из плюща, на ногах — котурны. Он казался еще более пьяным, чем Мессалина, мотал головой в такт музыке и скалил зубы, как Баба.
— Но… но… — глупо пробормотал я, — свадьба назначена на десятое. Я лично должен их сочетать.
— Они и без тебя управляются… Я сразу же пошла во дворец, к Нарциссу, и когда он увидел меня, он сказал: «Благодарение богам, Кальпурния, за то, что ты здесь. Ты — единственная, кому он поверит». А Паллант…
— Но я не верю. Я отказываюсь верить.
Кальпурния хлопнула в ладоши:
— Клеопатра! Нарцисс!
Они вошли в комнату и упали к моим ногам.
— Я правду говорю о свадьбе? Да или нет?
Они подтвердили, что это правда.
— Но я все об этом знаю, — слабо запротестовал я. — Это не настоящая свадьба, друзья. Это шутка, которую придумали мы с Мессалиной. Она не ляжет с ним в постель в конце церемонии. Это все совершенно невинно.
Нарцисс:
— Силий схватил ее, задрал тунику и принялся обцеловывать с ног до головы у всех на глазах, а она только смеялась и визжала, а потом понес ее в брачную опочивальню; они оставались там почти целый час, а потом снова принялись пить и танцевать. Это тоже кажется тебе невинным, цезарь? Мне — нет.
Кальпурния:
— И если ты немедленно не станешь действовать, хозяином в Риме будет Силий. Все, кого я встречала, утверждали, будто Мессалина и Силий поклялись собственной головой возродить республику и что их поддерживает сенат и большинство гвардейцев.
— Я должен услышать все. Я не знаю, смеяться мне или плакать. Осыпать вас золотом или засечь до смерти.