Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести

— Хайн, — проникновенно начал генерал-полковник, — пожалуйста, вспомни, где ты взял этого гуся. Вспомни, отнеси обратно и скажи тем людям, что германская нация и германский народ не имеют вражды к мирным русским жителям. — Здесь командующий возвел глаза вверх, как бы призывая в свидетели небеса, что — ей же право! — он не обижал и не намерен обижать добрых, мирных русских. — В подтверждение этого, — продолжал генерал-полковник, — я разделил с русскими новогоднюю трапезу, отрезав от гусиной ножки ломтик мяса.

Хайн был поражен. Он понятия не имел, почему так расчувствовался шеф, что такое на него вдруг накатило.

Уж Хайн-то знал, как обошлись в этом городе — да и не только в нем — «с добрыми, мирными русскими»…

— Я не знаю, где тот русский… живет. Это было ночью, — жалобно сказал Хайн.

— Ты должен вспомнить, — с мягкой настойчивостью убеждал его генерал-полковник.

— Виноват, но не могу. Было очень темно, стреляли. Я полз. Это почти у переднего края. Я едва не попал в плен. Какой-то старик с бородой и в валенках так вцепился в гуся и так кричал, что я чуть не помер со страху.

Командующий посмеялся:

— Но зачем тебе был нужен этот несчастный и, видно, весьма пожилой гусь? Разве у нас уже не осталось еды?

— Нет, господин генерал-полковник, для вас-то еда есть. Не так уж много, но есть. — Хайн поднял на шефа мальчишеские глаза. — Но мне очень захотелось сделать вам новогодний подарок. Гуся вам не могли достать. Вот я и решил… И чуть не угодил к русским. — В последних словах Хайна слышался упрек.

— Спасибо за внимание, Хайн. Если бы ты не был таким отчаянным вралем, я не имел бы к тебе никаких претензий. Ты славно ухаживаешь за мной. И как мне отучить тебя от вранья? — Генерал-полковник с улыбкой смотрел на Хайна. Левый глаз его дернулся.

— Я отучусь, — тихо сказал Хайн. — Честное слово, отучусь.

Снова молчание. Хайн переминался с ноги на ногу.

— Ладно. Допустим, ты сказал правду и действительно не знаешь, каким образом возвратить этого гуся. В таком случае ты отнесешь его раненым. И если посмеешь съесть хоть крылышко, я оторву тебе голову, слышишь? — Глаз опять дернулся, и снова от улыбки.

— Да, господин генерал-полковник, — уныло пробубнил Хайн.

— Ты отдашь гуся тяжелораненым. Не обязательно сообщать, кто дарит им новогоднее угощение. Это вовсе не обязательно. Ты понял меня?

— Так точно, господин-полковник.

— Итак, возьми гуся.

Хайн взял блюдо. В горле у него запершило: от гуся шел раздражающе сладкий запах.

Выслушав распоряжение, Хайн решил про себя, что оно по меньшей мере неразумное. Съедят раненые гуся или нет — лучше им не станет. Все равно не сегодня-завтра все они перемрут. Нет, он съест гуся сам. Сначала мясо, потом мелкие косточки, потом раздробит крупные и высосет из них мозг. Жаль, что человек не может есть крупные кости, в них тоже есть питательные вещества, и они очень бы пригодились! Никогда не стоит пренебрегать хотя бы унцией еды. Бог знает, что будет завтра! Кому-кому, а Хайну было известно, чем и как кормят солдат в котле! Они уже трижды подтягивали животы, трижды прокалывали дырки на поясах. От ста граммов хлеба и супа из самой чистейшей воды жира не нагуляешь! Ели конину — вся немецкая кавалерия давно прошла через желудки немецких солдат и офицеров. Потом взялись за кавалерию румынскую. Поначалу брали обозных лошадей, потом добрались до офицерских, а когда и этих извели, отняли верховых лошадей у румынских генералов.

Румыны зеленели от ярости, но их протестующие вопли растекались в холодном воздухе русской зимы, не доходя до штаба армии. Впрочем, быть может, в штабе и слышали ругань румын, но ведь это низшая раса и черт с ними, пусть коптят небеса вздохами!.. Правда, румынские некормленые и полуиздыхающие лошади — пища не ахти какая сладкая и жирная, но все-таки пища. И она должна принадлежать людям высшей расы — конину ели только немцы. Вышел приказ, и Хайн лично видел его — выдавать конину румынам запрещалось. Им устанавливался паек: пятьдесят граммов хлеба — и больше ничего. Пусть знает эта нация музыкантов, что одно дело раса господствующая, другое — сателлиты.

Хайн одобрял этот приказ. Так им и надо, этим гнусным ублюдкам! То, что не попадало в их животы, попадет в живот Хайна… Да, да, запасаться едой впрок, любой пищей набивать желудок. Пусть он пухнет, это даже приятно. От разбухшего живота люди не помирают — уж это-то Хайн знал наверняка.

Такие мысли неслись в его голове, когда он брал блюдо с гусем.

— Мне можно идти, господин генерал-полковник? — смиренно справился Хайн.

— Да. Хотя стой! — Командующий остановил Хайна у двери.

— Я забыл сказать, ты отдашь гуся не офицерам, а солдатам, тяжело раненным солдатам, слышишь?

— Так точно!

— Потом позовешь ко мне генерала Шмидта.

— Слушаюсь.

Прикрыв блюдо полой кителя, Хайн поспешил к укромному уголку, где гуся можно было съесть с гарантией полной безопасности. Он выбрал комнату, некогда служившую уборной тем, кто до войны работал в подвальном помещении большого универсального магазина.