Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3

- Это не выдумки, а правда! - раздраженно ответила г-жа Арну. - Ведь как-никак ты же ее купил.

- Я?

- Да, ты! в персидском магазине!

«Кашемировая шаль!» - подумал Фредерик.

Он чувствовал себя виноватым и был испуган.

Она тут же добавила:

- Это было в прошлом месяце, в субботу, четырнадцатого.

- А! В этот день я как раз был в Крейле! Итак, ты видишь.

- Вовсе нет! Ведь четырнадцатого мы обедали у Бертенов.

- Четырнадцатого?.. - И Арну поднял глаза к потолку, как бы вспоминая число.

- И даже приказчик, который продавал ее, был белокурый!

- Могу я разве помнить приказчика?

- Однако ты продиктовал ему адрес: улица Лаваль, восемнадцать.

- Как ты узнала? - спросил изумленный Арну.

Она пожала плечами.

- О! Все очень просто: я зашла починить мою шаль, и старший приказчик сказал мне, что точно такую же сейчас отправили г-же Арну.

- Так моя ли вина, что на той же улице живет какая-то г-жа Арну?

- Да, но не жена Жака Арну, - ответила она.

Тут он стал путаться в объяснениях, уверяя, что не виноват. Это ошибка, случайность, одна из тех необъяснимых странностей, какие иногда встречаются. Не следует осуждать людей по одному только подозрению, на основании неопределенных улик, и в качестве примера он привел несчастного Лезюрка.⁷⁸

- Словом, я утверждаю, что ты ошибаешься! Хочешь, я поклянусь тебе?

- Не стоит труда!

- Почему?

Она взглянула ему прямо в лицо, ничего не сказав, потом протянула руку, взяла с камина серебряный ларец и подала ему развернутый счет.

Арну покраснел до самых ушей, и его растерянное лицо даже раздулось.

- Ну?

- Так что же, - медленно проговорил он в ответ, - что же это доказывает?

- Вот как! - сказала она с особой интонацией, в которой слышалась и боль и ирония. - Вот как!

Арну держал счет в руках и вертел его, не отрывая от него глаз, как будто в нем он должен был найти решение важного вопроса.

- А! Да, да, припоминаю, - сказал он наконец. - Это было поручение. Вам это должно быть известно, Фредерик.

Фредерик молчал.

- Поручение, которое меня просил исполнить... просил... Да, старик Удри.

- А для кого?

- Для его любовницы!

- Для вашей! - воскликнула г-жа Арну, выпрямившись во весь рост.

- Клянусь тебе...

- Перестаньте! Я все знаю!

- А-а! Превосходно! Значит, за мной шпионят!

Она холодно ответила:

- Это, может быть, оскорбляет вас при вашей щепетильности?

- Раз человек выходит из себя, - начал Арну, ища шляпу, - а вразумить его нет возможности...

Потом он глубоко вздохнул:

- Не женитесь, любезный друг мой, нет, уж поверьте мне!

И он поспешил прочь, чувствуя потребность подышать свежим воздухом.

Тут наступило глубокое молчание, и в комнате все как будто застыло. Светлый круг над лампой белел на потолке, а по углам, точно полосы черного флера, ложились тени; слышно было тиканье часов, да в камине потрескивал огонь.

Г-жа Арну снова села в кресло, теперь по другую сторону камина; она кусала губы, ее трясло; она подняла руки, всхлипнула, расплакалась.

Фредерик сел на низенький стул и ласковым голосом, каким разговаривают с больными, сказал:

- Вы не сомневаетесь, что я разделяю...

Она ничего не ответила. Но, продолжая вслух свои размышления, молвила:

- Я же не стесняю его! Ему незачем было лгать.

- Разумеется, - сказал Фредерик. - Наверно, всему виной его привычки, он просто не подумал, и, может быть, в делах более важных...

- Что же, по-вашему, может быть более важного?

- Да ничего!

Фредерик наклонился с покорной улыбкой.

- Арну все же обладает некоторыми достоинствами; он любит своих детей.

- Ах! И делает все, чтобы их разорить!

- Причиной тому его нрав, слишком общительный; ведь в сущности он же добрый малый.

Она воскликнула:

- А что это значит - добрый малый?

Так он защищал его в выражениях самых неопределенных, какие только мог найти, и, хотя и сочувствовал ей, в глубине души радовался, блаженствовал. Из мести или из потребности в любви она устремится к нему. Надежды, непомерно возрастая, укрепляли его любовь.

Еще никогда не казалась она ему столь очаровательной, столь беспредельно прекрасной. Временами грудь ее вздымалась; ее неподвижные расширенные глаза словно были прикованы к видению, возникшему перед ее духовным взором, а губы оставались полуоткрыты, как бы для того, чтобы душа могла покинуть тело. Порою она крепко прижимала к ним носовой платок. Фредерик хотел бы быть этим кусочком батиста, насквозь пропитанным слезами. Он невольно смотрел на постель в глубине алькова, рисуя в своем воображении ее голову, лежащую на подушках, и так отчетливо видел ее, что должен был сдержаться, иначе он бы сжал ее в своих объятиях. Г-жа Арну закрыла глаза, успокоенная, обессиленная. Тогда он подошел к ней ближе и, наклонившись, жадно стал вглядываться в ее лицо. В коридоре раздался звук шагов, это вернулся муж. Они услышали, как он затворил дверь в свою спальню. Фредерик знаком спросил, не должен ли он пойти туда.

Она тоже знаком ответила ему: «да», и этот немой обмен мыслями был словно соглашением, началом любовной связи.

Арну, собираясь ложиться спать, снимал сюртук.

- Ну, как она?

- О! Лучше! - сказал Фредерик. - Это пройдет!

Но Арну был огорчен.