Собрание сочинений в 4-х томах. Том 1

Они не ответили. Мама внимательно разглядывала меня, будто хотела что-то сказать, да забыла.

— Коля, — сказала она наконец, — вот этот мальчик… Вася… — Мама мялась, не решалась что-то такое сказать. — Так ты это… как бы тебе объяснить… Так ты с ним не очень-то… понимаешь… дружи.

— А что? — спросил я, округляя глаза. — Почему?

— Ну, он… понимаешь, — стала опять заикаться мама, — он старше тебя и потом… ну… это… курит.

"Ага! — улыбнулся я, уминая хлеб с молоком. — Проговорилась! А сама улыбалась, на него глядя, как он дым из носу пускал, будто древний ихтиозавр".

— Ну, а ты скажи, чтоб не курил, — ответил я. — Пионер ведь!

— Неудобно… — вздохнула мама. — Он уже совсем взрослый. Ему курить его собственная мать разрешает, а чего же мы?

— Он ведь учиться-то не в школу приехал, — сказала из-за спины бабушка, — а на счетовода. Деньги будет получать, самостоятельный человек.

— Он в колхозе работает, — подхватила мама. — Пашет, сеет, хлеб убирает. Молодец какой, видишь?

Ну и взрослые! Их, как корабль в бурю, то в одну сторону качнет, то в другую. То не водись с ним, то — вот он какой хороший.

— Так чего же мне с ним не дружить? — спросил я.

Мама и бабушка молчали.

— Но он же курит! — сказала наконец бабушка. — Еще научит тебя!

Я поднял брови домиком, выражая удивление, и воскликнул возмущенно:

— Ну! За кого вы меня принимаете? — и встал из-за стола. — Это мы еще посмотрим, кто кого чему научит! — добавил я в запальчивости и шагнул к двери.

* * *

Пионер в сапожищах смолил, наверное, уже десятую папиросу. Тобик неотрывно следил за его движениями. "Уж не гипнотизер ли он вдобавок?" подумал я, начиная робеть. Это там, дома, перед мамой и бабушкой, я мог хорохориться. Тут же все было по-другому. Юный колхозник строго поглядывал на меня белесыми глазами и словно замораживал. Я понимал, что бояться его мне нечего, что ничего плохого он мне не сделает, раз будет жить у нас, и все-таки не мог побороть себя: мне почему-то казалось, что это я, а не он пришел на чужой двор.

Немного потоптавшись под пытливым взглядом тети Симиного племянника, я решил удалиться. Прогуляться, например, по улице. Но курящий пионер неожиданно изменил свою великолепную позу. Он снял сапог с Тобиковой будки, шагнул ко мне, так что от него табачным духом подуло, и сказал басом:

— Здорово! — И представился, протягивая руку: — Василий Иванович!

— Чапаев? — спросил я с тонкой иронией, стараясь восстановить свои права на этот двор.

Но Василий Иванович иронию отверг, белозубо улыбнувшись и тряхнув светлыми волосами.

— Не-а! — ответил он. — Васильев.

Василий Иванович добродушно улыбался, решительно протягивал руку, желал мне всяческого добра, и сердце у меня зашлось от волнения. Все-таки колхозник, не шутка — и пахать и сеять умеет. Я нерешительно протянул свою ладонь, сложенную лодочкой, и Василий Иванович пожал ее всю, все пять пальцев.

Рука у него оказалась большой и шершавой, будто из толстой сосновой коры. Даже, кажется, он мою руку слегка поцарапал — она почему-то тихонечко ныла.

— А я… этот… — сказал я, мучительно соображая, что бы такое придумать, что бы такое сказать убедительное и веское. Встать вровень с сапогами, у которых загнуты голенища, с папироской во рту и всей трудовой биографией тети Симиного племянника было не так-то легко.

Он засмеялся:

— Чо, как зовут, позабыл?

— Колька, — сказал я, краснея, и выпалил вдруг первое, что на ум пришло: — А ты боксоваться умеешь?

— Не-а! — сказал племянник, удивляясь.

— А я боксом занимаюсь!

— Но! — удивился Василий Иванович.

Он сразу клюнул на этот дурацкий крючок. Пахать-то он, конечно, пахал, и сеял, и курил тоже, а вот боксом уж определенно не занимался. Какой там в деревне бокс, его и в городе-то не найдешь. Боксеры с войны, наверное, еще не пришли.

— Ишь ты! — удивлялся племянник тети Симы, покачивая головой. — По мордам бьют! — И, бросив папироску, будто решившись на что-то, спросил: Научишь?

Я понял, что, кажется, перегнул, что про бокс — это уже слишком, а Василий Иванович развязал заскорузлыми пальцами галстук, сунул его в карман, прижал к груди кулаки и добавил:

— Нам пригодится!

— Н-не, нет! — ответил я, слегка бледнея. — Не теперь! Завтра! Мне сейчас некогда.

— Лады! Завтра так завтра. — Он вынул из кармана большой кусок сахара, хрустнул зубами и кинул кусочек Тобику.

Тобик подхватил сахарок на лету, захрупал, чавкая, пуская тягучую слюнку, и преданно поглядел на племянника тети Симы.

* * *

Только к вечеру дошло до меня, что я наделал!

Сначала слова эти мои про бокс показались мне просто словами, мало ли кто и что сказал. Теперь же, к вечеру, когда мысли после дневной суеты стали раскладываться по полочкам, я понял, что нет, что все это не так просто, как кажется, что мы с этим курящим Василием Ивановичем теперь самые близкие соседи и никуда мне от него не деться.

"Вот дурак! — ругал я себя. — Только познакомился с человеком и сразу наврал ему с три короба. Ничего он не скажет, конечно, когда узнает, что я его обманул, дразниться не станет, не маленький, а все-таки…"