Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника

Однажды прибыла партия арестантов. Начальник транспорта должен был передать их в мое распоряжение; перед высадкой этих несчастных на берег, руководствуясь правилами, один из старшин передал мне их список и тотчас вернулся обратно. Я взглянул на список, чтобы узнать число присланных к нам каторжников… Два имени словно сверкнули перед моими глазами… лист выпал из моих рук, и я потерял сознание. Но это продолжалось недолго, можно сказать, что при всей слабости, овладевшей мной, я все-таки сохранил понимание важности энергии, которую должен был проявить в этом ужасном положении… Я поспешил открыть глаза и, с усилием поднявшись, взял упавший лист и снова взглянул, смутно надеясь, что ошибся… Увы! Надежды не было никакой… в начале списка ясно стояли два имени: Шарль Лефевр, уполномоченный фирмы «Тренкар и К°», и Эрнест Дютэйль, главный кассир «Тренкар и К°». В графе наказаний значилось для каждого из них: «Двадцать лет каторжных работ, десять лет лишения прав и на пять лет под надзор полиции». В графе совершенных преступлений стояло: «Подделка ценных бумаг, кражи со взломом». Можешь судить о моем отчаянии, Гертлю, когда я читал эти строки, не оставляющие ни малейшего сомнения в личности осужденных и их виновности.

Я ни минуты не сомневался, что Шарль, честные взгляды которого я хорошо знал, был завлечен своим шурином. Я тотчас же подумал о наших престарелых родителях, которые не выдержали бы такого удара. Во всяком случае, что же делать? Как мне вести себя с ними? Должен ли я их принять, как самых обыкновенных преступников, которых я вовсе не знал?

Пока я пытался собраться с мыслями, я заметил, что какой-то матрос ходит взад и вперед мимо двери моего дома, бросая украдкой взгляды в глубь сада и не смея войти. Я понял, что он хочет поговорить со мной, может, он был послан арестантами. Поднявшись, я подал ему знак войти, что он и поспешил сделать. Я провел его в свой кабинет, где мы могли не бояться, что нам кто-нибудь помешает; там он вытащил из своей войлочной шапки объемистый сверток и передал его мне. Сердце мое страшно билось; чтения содержимого свертка хватило бы на несколько часов. Несомненно, я ответил бы несколькими строчками или длинным письмом, смотря по тому впечатлению, какое произвело бы на меня это чтение, но в данный момент я не мог знать, к какому приду решению.

— Не беспокойтесь, — сказал матрос, — я получил разрешение на целый день пойти к своему брату, который построил себе ферму здесь, в лесу, и могу, возвращаясь на судно, зайти вечерком к вам.

На мое счастье, некоторые затруднения по расквартированию арестантов заставили отложить их высадку до следующего дня, и я мог спокойно читать письма, которые мне написали мой отец, мать, несчастный Шарль, его адвокат и несколько друзей нашей семьи.

Это был один сплошной вопль о невиновности обоих несчастных; во всем Парижском суде не нашлось ни одного представителя обвинения, который согласился бы взяться за это дело. Познакомившись с документами, представлявшими собой один сплошной подлог, специально составленный с целью обвинения, главный прокурор, друг герцога де Жерси, вынужден был сам вести это дело. Вопрос шел о том, чтобы спасти Тренкара от злостного банкротства, а вместе с ним и президента Законодательного Корпуса, который был сильно скомпрометирован несчастьем своего друга. За последние пять-шесть лет они потерпели громадные убытки на бирже вследствие своей безумной игры, платя иногда или получая на одной разнице в курсе от восьми до десяти миллионов. Когда они заметили, что почва уже колеблется под их ногами, то, вместо того, чтобы остановиться, вздумали вернуть свои потери новыми, еще более безумными спекуляциями. Но неудачи продолжали их преследовать, и вскоре они должны были прибегнуть к показанию фиктивной наличности и снимать деньги уже со своих депозитов. Короче говоря, они дошли до того, что им оставалось либо симулировать хищение пяти-шести миллионов, продолжавшееся в течение восьми или десяти лет их служащими, либо допустить, чтобы Тренкар шел под суд, что было равносильно бесчестью для целой группы родственных и наиболее влиятельных фамилий, так же как и для представителя Законодательного Корпуса. Они остановились на первом решении, и, конечно, должности, которые занимали Шарль и несчастный Дютэйль, немедленно определили для негодяев лиц, которые должны были подвергнуться обвинению.

Они велели тайком переделать свои книги, и друзья, преданные душой и телом герцогу, так подвели баланс, что в кассе по документам стало числиться четырнадцать миллионов семьсот девяносто две тысячи шестьсот семьдесят пять франков тридцать пять сантимов, между тем как в действительности там было лишь около четырех миллионов.