Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2

С сердечною благодарностию имел я честь получить милостивое письмо вашего сиятельства от 12 января. Откровенность, с которою вы изъясняться со мною изволите по содержанию оного письма, делает мне особливую честь, побуждая меня изобразить здесь мысли мои, родившиеся от собственных рассуждений. Правда, милостивый государь, что великий человек стараться должен не допускать славу свою похищать другим, но если льстец и предаст иногда потомкам людскую славу, то нельзя же и от потомства отнять той справедливости, чтобы не распознавало оно истины от лжи. О потомках наших должны мы судить по самим себе. Сколько же древних историков, а особливо стихотворцев, презрены нами для того только, что мы подозреваем их или во льсти, или во злобе; для того первое старание читателя истории и состоит в том, чтоб тотчас узнать жизнь авторову и тогда уже судить, достойна ли веры его история. Один добрый и справедливый историк задавляет тысячи подлых писателей, которые, конечно, бесчестят и себя и своих героев. Все те большие люди, коих история писана во время их жизни, должны твердо верить, что не по тем описаниям судить об них будут, которые они читали сами, а по тем, которые по смерти их свет увидит. Тогда-то зависть умолкнет, лесть исчезнет, и все пристрастия, подобно грубому илу, упадут нечувствительно на дно, а истина одна выплывет наверх.

Здесь имею честь приложить письмо, достойное любопытства вашего, нижайше прося сообщить мне ваше о том мнение для уведомления о нем его сиятельства графа, братца вашего. Включенная здесь другая пиеса содержит описание о камчатском деле, оттуда ныне полученное.

13

22 января 1772.

Пользуясь отправлением нынешней штафеты, имею честь послать к вашему сиятельству реляции из первой армии и из Польши. Теперь, милостивый государь, упражняюсь я в переводе с полученного на сих днях ответа из Берлина на известный наш контрпроект. Надеюсь изготовить сие отправление к будущей почте и ласкаю себя, что оное принято будет от вашего сиятельства новым знаком беспредельного моего к вам усердия, с коим, равно как и с глубочайшим моим почтением, во всю жизнь мою пребуду...

14

В С.-Петербурге, 26 января 1772.

Новое и великое явление открылось для Дании сего месяца 6-го дня. Королева, фаворит ее Струэнзе и множество других особ арестованы. Она отвезена в Кроненбургскую крепость, а прочие в Копенгагенской содержатся под строжайшим караулом; а каким образом происходило сие приключение, о том имею честь для вашего сиятельства включить здесь выписку из письма нашего поверенного там в делах, г-на Местмахера. К оному остается прибавить только то, что на графа Ранцау, как на производителя дела сего, надет орден Белого Слона и что у Струэнзе нашли 800000, а у графа Бранда 300000 датских талеров, или наших рублей.

Можно сказать, милостивый государь, что история нашего века будет интересна для потомков. Сколько великих перемен! Сколько странных приключений! Сей век есть прямое поучение царям и подданным!

Надеясь сделать угодное любопытству вашего сиятельства, имею честь приложить здесь перевод, напечатанный с некоторой новой французской пиесы. Оную приписывают Волтеру, а переводил берг-коллегии судья Беклемишев, которого я совсем не знаю.

С глубочайшим почтением и беспредельною преданностию во всю жизнь мою пребуду..

P. S. Здешний генерал-полициймейстер получил от брата своего партикулярное письмо, в котором уведомляет он его, что в Камчатке был бунт. Ссылочные люди возмутились, убили воеводу, пограбили город, учинили новую присягу его высочеству и, сев на лодки, поплыли в Америку, будто завоевывать ее великому князю. Для усмирения сих [...] мятежников тотчас отправлен был секретно курьер в Иркутск, к господину Брилю, с рескриптом, коего копия здесь прилагается.

15

В С.-Петербурге, 31 января 1772.

Пребывающий здесь прусский министр [1] получил от короля, своего государя, депешу, из коей выписку здесь, в переводе, приложить честь имею. Ваше сиятельство изволите усмотреть из оной, что отторжение Крыма подвержено великому затруднению; но мы уже далеко вошли в сие дело, и я не чаю, чтоб наш двор согласился бросить предприятое толь твердо намерение в рассуждении татарской независимости. По крайней мере до сего часа не взираем мы ни на угрозы венского двора, ни на упорство явного неприятеля нашего, который, как видно, всю свою надежду на австрийцев полагает. Правда, милостивый государь, что, по всему судя, кажется, нельзя миновать новой войны: ибо, с одной стороны, нет сумнения, что венский двор не престанет делать преграды нашему с турками примирению, а с другой стороны, видим, что король прусский воевать уже решился. Продолжение войны нам тягостно, но не легко будет и цесарцам, когда друг наш с ними разделываться будет.