Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

Я начинаю с той несчастной минуты, когда жестокие мадианиты, отторгнув от объятия Неффалима, повлекли тебя... По нескольких часах Рувим, уклонившися от них, приходит ко своей братии. Как растерзавший добычу свою лев, долгое время ярость свою сохраняя, страшные испускает рыкания, — тако Симеон трепетал еще во своей лютости; пламенные очи его, то бледный, то оживленный его вид, тяжкое дыхание, черты его лица, движения, смятенные стопы его, — словом, все возвещало в нем мщение и гнев; подобные сему чувствования, но в нижней токмо степени, видны были на лицах прочих сынов Иакова; единый Неффалим проливал слезы. Удивленный Рувим вопрошает их о причине сего смятении и в самое то время притекает ко рву, в коем не обретши тебя, раздирает своя ризы. Тогда Неффалим повествует ему о твоей судьбине. Рувим, хотя и не любил тебя, но не желал похитить ни жизни, ни вольности твоей; размышляя паче о собственной своей пользе, нежели о твоей погибели: «Несчастный! — возопил он. — Что со мною будет? Иаков от старейшего сына своего требовати Иосифа станет». Тогда молением и страхом привлекал он их сказати себе о пути твоем. Симеон, тем паче раздраженный, чем более он был обвиняем, запрещает всем своим братиям ему поведати о том, а Неффалим, коего он удалил тогда, сам того не ведал. Рувим, оставя их, потек твоего искати следу, и Неффалим, уклоняся от них, с ним соединился. Многие дни проводили они во тщетном искании и покровенные пылию и потом возвратилися.

Тогда Рувим, обращая к Симеону слово свое: «Я зрю, — рек он, — что изображенная в очах моих скорбь исполняет тебя радостию, веселишься ты о успехе твоего злодеяния; но я долго внимал твоей ярости, я возвращаюсь в дом родительский; зри, хощеши ли ты последовать за мною; на какую бы казнь я ни осужден был, не могу я оставити отца». Слабый Неффалим, видя брата своего, помогающа ему, рек им, что и он последует Рувиму. Прочие дети Иаковли не хотят такожде разлучитися навек с местом своего рождения. Симеон трепещет от гнева, но, устрашаяся того, чтоб не возложили на него сего злодеяния, если он один не явится пред очами Иакова, соглашается он с общим желанием, и все они к дому родительскому идут.

Странник, с коим стретился ты нощию в лесу, пришел от тебя возвестити Иакову, что братия твоя в Дофаиме и что для того принужден ты единым днем умедлити твое к нам пришествие; сия весть извлекла воздыхания из сердца отца моего и Селимы. В день, назначенный для твоего прибытия, пошли мы трое на стретение тебе, но Селима и Иаков, как бы мрачным предчувствием возмущаемые, шествовали в глубоком молчании. Настает вечер, но мы еще тебя не зрим; обращая един на другого сомнящиеся взоры, не смели они страх свой изъяснити; я старался разгнати их смятение младенческою ласкою, но в первый раз обрел я их нечувственных ко мне. Наконец нощная тень принудила их возвратитися в дом свой. Шествующий посреде их, дал я им руки, и мы шли во мраке; слышно мне было рыдание Селимы и воздыхания Иакова, и я сам, возмущаяся, проливал слезы. Мы достигли до сени нашея; Иаков хощет утешити Селиму, но слова на устах его умирают. Тщетно стараются они заключити скорбь в сердцах своих. Часто молчание сие прерывалося гласом Иакова. «Еще не идет сын мой! — вопиял он. — Неужели он, братиям своим внимая, не страшится огорчити отца своего?.. Может быть, преходя нощию сей лес, лютые звери... Великий боже! трепещет мое сердце; да будет тщетно сие жестокое предчувствие, коим душа моя терзается!.. Но что! Еще не идет сын мой!.. Еще ни единого не зрю из сыном моих!» Селима, с своей стороны, многажды изъявляла свое смятение. Всю нощь провели мы, не смыкая очей своих.

Едва первые солнечные лучи явилися, уже были мы все трое вне нашея сени; исполнясь нетерпением, обращали мы очи наши на место, откуда тебе прийти надлежало; жены и младенцы братий моих, равным горящие нетерпением, скитались печально окрест дому нашего и вопрошали у Иакова о супругах своих, об отцах своих, об Иосифе...

Между тем, братия мои приближались к дому косными стопами, и в свирепом молчании стенал Рувим, Неффалим рыдал неутешно, Симеон, раздраженный их печалию, метал на них грозные взоры. Но едва достигли они до подошвы холма, на коем был дом наш, едва сень Иаковля поразила очеса их, уже все они вдруг остановляются, бледнеют, и трепет их объемлет. Сам Симеон неволею бледнеет и трепещет; кажется ему, что с высоты холма того превечный вещает им гласом грома своего. По долговременном молчании: «Вы зрите, — рек им Рувим, — что не можем мы воззрети на сень Иаковлю: что будет, когда его узрим самого? что скажем ему? что будем отвещати ему, когда он нас об Иосифе вопросит?» Сии слова умножают их смущение и ужас.