Пока он болтал, тетушка то и дело поглядывала на меня, стараясь определить по выражению моего лица, согласен ли я с рассуждениями дяди.
— Ты уже был влюблен, Джордж? — внезапно спросила она в кафе, расправляясь со сдобной булочкой.
— У меня нет на это времени, тетя, — ответил я.
Тетушка откусила большой кусок и взмахнула булкой, показывая, что хочет еще что-то сказать.
— Каким же путем ты намерен нажить состояние? — спросила она, прожевав кусок булочки. — Ты нам еще не сказал об этом.
— Лектричество, — заметил дядя, проглотив «э» вместе с чаем.
— Я и не собираюсь наживать состояние, — ответил я. — Как-нибудь обойдусь и без богатства.
— А вот нам деньги внезапно на голову свалятся, — сказала тетушка и резким кивком головы указала на дядю. — Так утверждает мой старик. Он не говорит мне, когда именно, но это непременно сбудется, и я боюсь, что не успею к этому подготовиться. Мы будем ездить в собственной карете; у нас будет свой сад. Сад, как у епископа!
Она покончила с булочкой и стала рассеянно катать хлебные шарики.
— Так хочется иметь сад, — проговорила она. — Это будет настоящий, большой сад — с розарием и всякими затеями. Фонтаны. Пампасная трава. Оранжереи.
— Все это у тебя будет, — пробурчал дядя, слегка покраснев.
— В карету будем запрягать серых лошадей, Джордж, — продолжала она. — Как приятно об этом думать, когда на тебя находит скука! Обеды в ресторанах чуть не всякий день… В театрах — места в партере… И деньги, деньги, деньги…
— У тебя все шуточки на уме, — вставил дядя и замурлыкал какую-то песенку, но тут же замолчал.
— Как будто этот старый попугай когда-нибудь наживет состояние, — ввернула тетушка, с нежностью поглядев на дядю. — Он горазд только болтать.
— Я еще покажу себя, — гордо заявил дядя. — Держу лари! З-з-з-з… — и постучал шиллингом по мраморной доске столика.
— Когда это произойдет, ты уж как-нибудь купи мне новые перчатки, — сказала тетушка, — а то мои уже невозможно починить. Посмотри, старый кочан! — Она сунула ему под нос продранную перчатку и состроила комически яростную гримаску.
Дядя посмеивался над остротами жены, но позднее, когда мы вернулись в аптеку (торговля в этом второразрядном заведении по вечерам шла лучше, поэтому аптека закрывалась поздно), счел нужным объяснить мне положение.
— Твоя тетушка чуточку нетерпелива, Джордж, — вполголоса начал дядя. — Она пробирает меня, и это вполне естественно… Женщина не может понять, сколько времени требуется, чтобы создать себе положение. Нет… Вот и сейчас я всячески стараюсь поправить свои дела. Я работаю вот в этой комнате. У меня три помощника. З-з-з-з… Если судить сейчас по моему доходу, положение, пожалуй, не такое уж завидное, я заслуживаю лучшего, но оно дает большие стратегические преимущества… Да, это именно то, что мне нужно. У меня разработан план. Я готовлю атаку.
— Что это за план? — спросил я.
— Знаешь, Джордж, у меня есть одна важная идея. Я ничего не делаю наспех. Я тщательно обдумываю свой замысел и зря не болтаю. Есть… Нет, лучше я не буду тебе говорить. А впрочем, почему бы и не сказать?
Он встал и закрыл дверь в аптеку.
— Я никому еще не говорил ни слова, — заметил Он, усаживаясь на прежнее место. — Кстати, я кое-что Должен тебе.
Он слегка покраснел и нагнулся через столик ко мне.
— Слушай, — сказал ом.
Я весь превратился в слух.
— Тоно Бенге, — проговорил дядя медленно и отчетливо.
Я не понял его. Мне показалось, будто он приглашает меня прислушаться к какому-то странному отдаленному звуку.
— Я ничего не слышу, — сказал я, с недоумением глядя на дядю, который нетерпеливо ждал ответа.
Дядя улыбнулся с видом превосходства.
— Попытайся еще разок, — сказал он и повторил: — Тоно Бенге.
— Ах, вот оно что! — воскликнул я, хотя опять решительно ничего не понял.
— Ну? — спросил он.
— Но что это такое?
— О! — с торжеством воскликнул дядя; в этот момент он как-то вырастал на моих глазах. — Что это такое? Ты хочешь знать? Что из этого получится? — Он толкнул меня в бок. — Джордж! — воскликнул он. — Джордж, не упускай нас из виду. Здесь что-то произойдет.
Это все, что я в тот вечер узнал от него.
Я полагаю, что слова «Тоно Бенге» в тот вечер впервые прозвучали на земле, если только дядя не произносил монологов в тиши своей комнаты, что вполне допустимо. Тогда они не показались мне сколько-нибудь значительными, способными ознаменовать целую эпоху. Если бы мне сказали в ту пору, что они являются своего рода «Сезам, отворись!» к любым удовольствиям, скрытым от нас за суровым фасадом Лондона, я бы просто расхохотался.
— Ну, а теперь о делах, — с трудом выдавил я из себя после небольшой паузы и спросил про деньги, оставленные ему на хранение.
Дядя со вздохом откинулся на спинку кресла.
— Как жаль, что ты пока еще ничего не знаешь, — сказал он. — Но все-таки… Я хочу, чтобы ты высказался.