Все было сказано. Гневен и презрителен был взгляд неизвестного. И у меня мелькнула мысль, что в прошлом этого человека скрыта страшная тайна. Недаром он поставил себя вне общественных законов, недаром ушел за пределы досягаемости, обретя независимость и свободу в полном значении этого слова! Кто отважится преследовать его в морских пучинах, если и на поверхности океана он пресекал всякую попытку вступить с ним в бой? Какое судно устоит против этого подводного монитора? Какая броня выдержит удар его тарана? Никто из людей не мог потребовать у него отчета в его действиях! Бог, если он верил в него, совесть, если он еще не потерял ее, были его единственными судьями.
Все эти мысли промелькнули в моей голове, пока этот загадочный человек, весь уйдя в себя, хранил молчание. Я глядел на него с ужасом и любопытством; так, верно, Эдип глядел на сфинкса!
Капитан прервал, наконец, томительное молчание.
- Итак, я колебался, - сказал он. - Но, подумав, решил, что свои интересы можно в конце концов совместить с чувством сострадания, на которое имеет право всякое живое существо. Вы останетесь на борту моего корабля, раз судьба забросила вас сюда. Я предоставлю вам свободу, впрочем, весьма относительную; но взамен вы должны выполнить одно условие. Вашего обещания сдержать свое слово вполне для меня довольно.
- Я слушаю, сударь, - ответил я. - Надеюсь, что порядочному человеку не составит труда принять ваше условие!
- Само собою разумеется! Так вот: возможно, что некоторые непредвиденные обстоятельства когда-нибудь вынудят меня удалить вас на несколько часов или дней в ваши каюты без права выходить оттуда. Не желая прибегать к насилию, я заранее хочу заручиться вашим обещанием беспрекословно повиноваться мне в подобных случаях. Таким образом я снимаю с вас всякую ответственность за все, что может произойти. Вы будете лишены возможности быть свидетелями событий, в которых вам не положено принимать участие. Ну-с, принимаете мое условие?
Стало быть, на борту подводного корабля вершатся дела, о которых вовсе не следует знать людям, не поставившим себя вне общественных законов! Из всех нечаянностей, которые готовило мне будущее, последняя нечаянность была не из самых малых!
- Принимаем, - отвечал я. - Но позвольте, сударь, обратиться к вам с вопросом?
- Пожалуйста.
- Вы сказали, что мы будем пользоваться свободой на борту вашего судна?
- Полной свободой.
- Я желал бы знать, что вы разумеете под этой свободой?
- Вы можете свободно передвигаться в пределах судна, осматривать его, наблюдать жизнь на борту, - за исключением редких случаев, - короче говоря, пользоваться свободой наравне со мной и моими товарищами.
Видимо, мы говорили на разных языках.
- Извините, сударь, но это свобода узника в стенах темницы! Мы не можем этим удовольствоваться.
- Приходится удовольствоваться.
- Как! Мы должны отбросить всякую надежду увидеть родину, друзей, семью?
- Да! И вместе с тем сбросить с себя тяжкое земное иго, что люди называют свободой! Уж не так это тягостно, как вы думаете!
- Что касается меня, - вскричал Нед Ленд, - я никогда не дам слово отказаться от мысли бежать отсюда!
- Я и не прошу вашего слова, мистер Ленд, - холодно отвечал капитан.
- Сударь, - вскричал я, не владея собою, - вы злоупотребляете своей властью! Это бесчеловечно!
- Напротив, великодушно! Вы взяты в плен на поле битвы! Одно мое слово, и вас сбросили бы в пучины океана! А я сохранил вам жизнь. Вы напали на меня! Вы овладели тайной, в которую не должен был проникнуть ни один человек в мире, - тайной моего бытия! И вы воображаете, что я позволю вам вернуться на землю, для которой я умер! Да никогда! Я буду держать вас на борту ради собственной безопасности!
Повидимому, капитан принял решение, против которого бессильны были всякие доводы.
- Совершенно очевидно, сударь, - сказал я, - что вы попросту предоставляете нам выбор между жизнью и смертью?
- Совершенно очевидно.
- Друзья мои, - сказал я, обращаясь к своим спутникам, - дело обстоит так, что спорить бесполезно. Но мы не дадим никакого обещания, которое связало бы нас с хозяином этого судна.
- Никакого, - сказал неизвестный.
И более мягким тоном он прибавил: