Табу - в обычае у всех народов Полинезии, прежде всего это запрет прикасаться к определенным лицам или предметам. Религия маорийцев учит, что всякого, поднявшего святотатственную руку на кого-нибудь или на что-нибудь, отмеченным табу, то есть на то, что объявленно священным, разгневанное божество карает смертью. Причем, если божество отомстило за нанесенную ему обиду не сразу, то жрец сделает это за него.
Вожди налагают табу иногда из политических соображений, но чаще табу обусловлено событиями личной, повседневной жизни. На туземца налагают табу во многих случаях на несколько дней: когда он стрижет себе волосы, когда только что подвергся татуировке, когда сколачивает себе пирогу или строит дом, когда смертельно болен и, наконец, когда он скончался. Если неумеренное вылавливание рыбы грозит опустошить реку, если туземцы начинают есть недоспелые сладкие пататы, что грозит опустошить плантации, то на рыбу и на пататы накладывается оберегающее их табу. Если вождь пожелает избавиться от назойливых гостей, то он накладывает на свой дом табу, если вождь пожелает монополизировать деловые сношения с каким-нибудь иноземным судном, то он наложит на него табу. Прибегает он к этому средству и по отношению к европейскому купцу, которого хочет лишить покупателей. Табу вождя напоминает былое вето королей.
Если предмет объявлен неприкосновенным, то никто не может безнаказанно тронуть его. Когда табу налагается на туземца, то он в течение определенного времени не имеет права прикасаться к пище известного рода. Если это человек богатый, то его рабы кладут ему в рот те кушанья, к которым он не смеет прикоснуться сам. Если же это бедняк, то он вынужден подбирать пищу ртом, и этот запрет превращает его в какое-то животное.
Словом, этот своеобразный обычай направляет и видоизменяет мельчайшие поступки новозеландцев. Табу обладает силой закона, больше того, можно сказать, что все туземное законодательство, неоспоримое и не подлежащее обсуждению, заключается в частом применении табу.
Что же касается табу, наложенного на наших пленников, то оно было произвольным и имело целью спасти их от ярости, охватившей племя. Лишь только Кай-Куму произнес это магическое слово, как тотчас же его друзья и приверженцы остановились и прикрыли собой пленников от ярости туземцев, а затем стали охранять их.
Однако Гленарван не заблуждался относительно ожидавшей его участи. Он понимал, что поплатится жизнью за убийство вождя. Но у дикарей смерть осужденного - это лишь конец долгих пыток, поэтому Гленарван приготовился жестоко искупить то законное негодование, которое побудило его убить Кара-Тете, но он все же надеялся, что гнев Кай-Куму обрушится лишь на него одного.
Какую ужасную ночь провели Гленарван и его спутники! Кто в силах описать их тоску, измерить их муки! Бедняжка Роберт! Мужественный Паганель! Они так и не появились. Их участь не внушала сомнений! Они были первыми жертвами мстительных туземцев. Всякая надежда на их спасение исчезла даже у Мак-Наббса, всегда такого уравновешенного. А Джон Манглс, видя мрачное отчаяние Мери Грант, разлученной с братом, чувствовал себя близким к безумию. Гленарван думал об ужасной просьбе Элен, о ее желании умереть от его руки во избежание пыток или рабства. И он спрашивал себя, хватит ли у него сил исполнить эту страшную просьбу.
«А Мери - какое право я имею убить ее?» - в отчаянии думал Джон Манглс.
О побеге нечего было и помышлять: десять вооруженных с головы до ног воинов стерегли двери храма.
Наступило утро 13 февраля. Туземцы не входили ни в какое общение с пленниками, на которых наложили табу. В храме имелось некоторое количество съестных припасов, но несчастные едва к ним прикоснулись. Скорбь подавляла голод. День прошел, не принеся ни перемены, ни надежды. Очевидно, час погребения убитого вождя и час казни убийцы должны были пробить одновременно.
Гленарван подумал, что Кай-Куму оставил мысль об обмене пленников, но у Мак-Наббса еще теплилась слабая надежда.
- Как знать, не чувствует ли в глубине души Кай-Куму, что вы оказали ему услугу?
Но, что бы ни говорил ему Мак-Наббс, Гленарван не обольщал себя никакими надеждами. Прошло и 14 февраля, а приготовлений к казни в этот день тоже не было сделано. Причина задержки заключалась в следующем.
Маорийцы веруют, что в течение трех дней душа умершего пребывает в его теле, и поэтому покойника хоронят только по истечении трех суток. Этот обычай, заставлявший откладывать погребение, соблюдается очень строго.
До 15 февраля «па» была совершенно пустынна. Джон Манглс, взобравшись на плечи Вильсона, часто вглядывался в наружные укрепления. Туземцы не показывались. Сменялись лишь часовые, бдительно охранявшие двери храма.
Но на третий день двери хижины распахнулись. Несколько сот маорийцев - мужчин, женщин, детей - высыпали на площадь «па», все были спокойны и безмолвны.