Собрание сочинений в 12 т. Т. 2

Никогда минералоги не находились в таких удивительно благоприятных условиях для изучения природы. Мы могли осмотреть собственными глазами и осязать своими руками то, что бур, грубый и бессмысленный инструмент, не в состоянии извлечь из недр Земли.

В слоях сланца самых изумительных зеленых оттенков залегали жилы медной руды, марганцевой руды с прожилками платины и золота. Мне думалось, что алчность людская никогда не воспользуется этими богатствами, скрытыми в недрах земного шара. Низвергнутые в эти бездны в первые дни мироздания, сокровища эти погребены в таких глубинах, что ни мотыгой, ни киркой не вырыть их из могилы.

За сланцами следовали слоистые гнейсы, примечательные правильностью и параллельностью своих листоватых минералов; затем шли большие пласты слюдяных сланцев, привлекавших внимание блеском листов белой слюды.

Свет наших аппаратов, отраженный мелкими гранями скалистой массы, преломлялся под всеми углами, и можно было вообразить, что путешествуешь внутри полого алмаза чистейшей воды и изумительной грани.

К шести часам этот каскад огней стал заметно угасать и вскоре совсем потух, покров стен принял явно кристаллическую структуру и более темную окраску; слюда, соединяясь более тесно с полевым шпатом и кварцем, образовала самую твердую из всех каменных пород, которая служит надежной опорой четырем вышележащим формациям земной коры. Мы были замурованы в огромном гранитном склепе.

Восемь часов вечера. Воды все еще нет. Мои страдания ужасны. Дядюшка попрежнему идет вперед. Он не желает остановиться. Он прислушивается, ожидая уловить журчание какого-нибудь источника. Напрасно!

А между тем мои ноги отказывались мне служить. Я крепился, чтобы не заставить дядюшку сделать привал. Остановка привела бы его в отчаяние, ведь день приходил к концу, последний день, принадлежавший ему!

Наконец, силы меня покинули. Я упал на землю, крикнув:

- Помогите! Умираю!

Дядюшка тотчас же очутился около меня. Он всматривался в мое лицо, скрестя руки; потом с его уст чуть слышно сорвалось:

- Все идет прахом!

Неописуемо было его гневное движение; вот все, что я успел увидеть; мои глаза сомкнулись.

Когда я их снова открыл, я увидел, что мои спутники лежат, завернувшись в одеяла. Неужели они спят? Что касается меня, я уже не мог заснуть. Я слишком страдал, особенно при мысли, что выхода нет! Последние слова дядюшки звучали в моих ушах. Действительно: «Все идет прахом!», потому что при моей слабости нечего было и думать подняться на поверхность Земли. Мы находились на глубине, равной полутора милям! Мне казалось, что вся эта масса лежит на моих плечах. Я чувствовал себя раздавленным ее тяжестью и тщетно пытался встать.

Так прошло несколько часов. Глубокая тишина царила вокруг нас. Безмолвие могилы. Ни один звук не проникал через эти стены, толщиною по крайней мере в пять миль.

И вдруг мне почудилось сквозь дремоту, что я слышу какой-то шорох. В туннеле было темно. Когда я всмотрелся, мне показалось, что исландец уходит, держа лампу в руках.

Почему он уходит? Неужели Ганс покидает нас? Дядюшка спал. Я хотел крикнуть. Звук не слетал с моих пересохших губ. Мрак стал полным, не слышно было ни малейшего шороха.

«Ганс уходит! Ганс! Ганс!»

Я пытался крикнуть. Но потерял голос. Когда первый припадок ужаса прошел, я устыдился: как мог я подозревать этого столь честного человека! Быть не может, чтобы он хотел бежать. Ведь он спускался вглубь галереи, а не поднимался наверх. Будь у него дурной умысел, он пошел бы не вниз, а наверх. Подумав, я несколько успокоился, и у меня блеснула догадка. Ганс, этот уравновешенный человек, конечно, имел основания покинуть свое ложе. Не пошел ли он на поиски источника? Не услыхал ли он в тишине ночи журчанье, которое ускользнуло от моего слуха?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Целый час мое возбужденное воображение было занято поисками причин, которые могли поднять на ноги нашего невозмутимого охотника. Самые нелепые мысли мелькали у меня в голове. Мне казалось, что я схожу с ума!

Наконец, послышались шаги из глубин бездны. Ганс возвращался. Слабые блики света забегали по стенам и упали у самого входа в туннель. Показался Ганс.

Он подошел к дядюшке, положил ему руку на плечо и осторожно разбудил его. Дядюшка вскочил.

- Что случилось?

- Vatten, - ответил охотник.

Надо думать, что под влиянием сильных страданий всякий становится полиглотом. Я не знал ни одного слова по-датски и, однако, инстинктивно понял, что значит слово, сказанное нашим проводником.

- Вода, вода! - воскликнул я, хлопая в ладоши и жестикулируя, как сумасшедший.

- Вода! - повторил дядя. - Hvar? - спросил он исландца.

- Nedat, - ответил Ганс.

«Где?» - «Внизу!» Я понимал все. Я схватил руку охотника и пожал ее, а он преспокойно посмотрел на меня.

Мы живо собрались и вскоре вошли в галерею, наклон которой достигал двух футов на каждый туаз.

Час спустя мы прошли до тысячи туазов и спустились на две тысячи футов.