Собрание сочинений в 12 т. T. 12

На долю доносчиков пришлось более полутора миллионов флоринов, которыми они могли располагать по своему усмотрению [5].

Сообщники решили, что им прежде всего надо разлучиться. Хитрому Саркани вовсе не улыбалось оставаться подле Силаса Торонталя. У последнего тоже не было ни малейшего желания поддерживать отношения со своим бывшим агентом. Поэтому Саркани уехал из Триеста, захватив с собою Зироне, который, не покинув приятеля в беде, тем более не был склонен оставить его в дни преуспеяния. Оба они куда-то канули, и банкир больше о них не слышал. Куда же они направились? Конечно, в какой-нибудь крупный европейский город, где мало интересуются происхождением человека, лишь бы он был богат, как не интересуются и происхождением его состояния, лишь бы он проматывал деньги не скупясь. Словом, в Триесте никто уже не вспоминал этих проходимцев; да знал-то их в сущности лишь один Силас Торонталь.

Когда они уехали, банкир с облегчением вздохнул. Он думал, что теперь ему уже нечего опасаться человека, который был замешан в его темных делах и всегда мог воспользоваться этим. С другой стороны, хоть Саркани и разбогател, полагаться на такого рода людей все-таки нельзя; легко доставшиеся деньги легко растрачиваются, а прокутив состояние, Саркани не постесняется вернуться к своему былому сообщнику.

Полгода спустя Силас Торонталь, предварительно поправив свои пошатнувшиеся дела, закрыл банкирскую контору и окончательно переехал из Триеста в Рагузу. Он не сомневался, что губернатор — единственный человек, знавший, какую роль сыграл банкир в раскрытии заговора, — безусловно сохранит все в тайне, но этого ему было мало: он хотел удержать за собою весь престиж и воспользоваться всеми благами, какие сулило ему богатство, куда бы он ни переехал.

Быть может, он принял решение покинуть Триест в связи с одним обстоятельством, известным лишь ему самому и его жене. Именно поэтому — только один раз — он имел дело с Намир, об отношениях которой с Саркани мы уже знаем.

Итак, своим новым местопребыванием банкир избрал Рагузу. Он выехал оттуда очень молодым; ни родителей, ни семьи у него не было. Его вскоре позабыли. С тех пор прошло лет сорок, и теперь он появился здесь как лицо, никому не известное.

Вновь прибывший богач встретил со стороны рагузского общества весьма радушный прием. О нем было известно только одно, а именно, что он занимал в Триесте очень видное положение. Банкир подыскал и приобрел дом в самом аристократическом квартале города. Он зажил на широкую ногу; прежних его слуг сменили новые, нанятые в Рагузе. Он устраивал приемы и сам был принят повсюду. О прошлом его никто ничего не знал, и он поистине представлялся каким-то баловнем судьбы.

Правда, Силасу Торонталю были чужды угрызения совести. И если бы не опасение, что гнусный донос в один прекрасный день выплывет наружу, ничто не тревожило бы его.

Однако возле него, как живой укор, находилась его жена.

Несчастная женщина, честная и прямодушная, знала об отвратительной интриге, в результате которой были казнены трое патриотов. Слово, случайно вырвавшееся у банкира, когда дела его пошатнулись, неосторожно высказанная им надежда, что ему перепадет часть состояния графа Матиаса Шандора, кое-какие документы, которые по его просьбе пришлось подписать госпоже Торонталь, — все это заставило его сознаться ей и рассказать, какое участие он принял в раскрытии триестского заговора.

Узнав истину, супруга банкира почувствовала непреодолимое отвращение к человеку, с которым связала ее судьба, и это чувство было тем острее, что госпожа Торонталь сама была венгеркой. Но, как уже говорилось, эта женщина не отличалась нравственной силой. Сраженная неожиданным ударом, она так и не могла оправиться. С тех пор она жила — и в Триесте и в Рагузе — замкнуто, насколько позволяло ее общественное положение. Она, разумеется, появлялась во время приемов в особняке на Страдоне — это было необходимо, и муж непременно потребовал бы этого; но, исполнив обязанности светской женщины, она опять долгое время не покидала своих комнат. Она старалась забыться, посвящая себя воспитанию дочери, на которой теперь сосредоточила свою любовь. Но как забыться, когда человек, замешанный в такое мерзкое дело, живет с тобою под одним кровом!

А между тем года через два после водворения Торонталей в Рагузе положение еще более осложнилось. Это послужило для банкира поводом к тревоге, а его жене принесло новые огорчения.

Госпожа Батори с сыном и Бориком тоже переселились из Триеста в Рагузу, где у нее были дальние родственники. Вдова Иштвана Батори не знала Силаса Торонталя; она даже не подозревала какой-либо связи между банкиром и графом Матиасом Шандором. О том же, что этот человек участвовал в злодеянии, которое стоило жизни трем благородным венграм, она и подавно не могла знать, поскольку, ее муж перед смертью не имел возможности назвать ей имена негодяев, предавших его австрийской полиции.