Собрание сочинений в 12 т. T. 12

Быть может, это письмо написала Сава, а потом, захваченная врасплох внезапным отъездом, решила сжечь его, прежде чем покинуть Тетуан? Или же — что не менее вероятно — письмо было найдено у Савы и сожжено Саркани или Намир?

Петер внимательно следил за доктором, наклонившимся над жаровней. Что он нашел там?

На этих обрывках бумаги, которые от одного дуновения могли обратиться в пепел, ясно проступали несколько, к сожалению, неполных слов, между прочим: «Гос… Бат…»

Сава не знала, да и не могла знать об отъезде госпожи Батори из Рагузы и, очевидно, решила обратиться к единственному человеку в мире, от которого ждала помощи.

Вслед за именем госпожи Батори можно было разобрать другое имя, имя ее сына…

Петер, затаив дыхание, пытался найти еще хоть одно слово, не уничтоженное огнем!… Но глаза его застилали слезы… Он ничего не видел!…

А между тем на этом разорванном, обуглившемся письме сохранилось слово, которое могло навести их на след Савы, слово, почти не тронутое огнем, и доктор в конце концов отыскал его.

— Триполитания! — воскликнул он.

Так, значит, Саркани решил укрыться в Триполитании, у себя на родине, где он мог жить в полной безопасности! Туда-то и направлялся караван, к которому он примкнул пять недель тому назад.

— Едем в Триполи! — заявил Антекирт.

В тот же вечер «Электро-2» вышел в море. Если Саркани и успел добраться до столицы Триполитании, наши друзья надеялись прибыть туда через несколько дней после него.

ГЛАВА ВТОРАЯ Праздник аистов

Странное зрелище представляла собой двадцать третьего ноября равнина Сунг-Эттелате, расстилающаяся за стенами Триполи. Невозможно было бы сказать в этот день, бесплодна или плодородна ее почва. Землю скрывали разноцветные шатры, украшенные кистями и яркими, кричащими флагами, а также жалкого вида шалаши, покрытые полинявшей заплатанной холстиной, которая, очевидно, плохо защищала обитателей от резкого южного ветра. То там, то тут виднелись лошади в богатой восточной сбруе, лежали верблюды, вытянув на песке плоскую голову, напоминавшую полупустой бурдюк, сновали маленькие ослики величиной с большую собаку и большие собаки величиной с маленького ослика, стояли мулы, похожие издали на двугорбых верблюдов благодаря громоздким арабским седлам с огромной лукой. Рискуя кого-нибудь раздавить, в толпе мужчин, женщин и детей гарцевали всадники с ружьем за плечами и обоюдоострой саблей за поясом; они так пригибались к седлу, что колени их почти касались груди, а ноги были вдеты в стремена, походившие на восточную туфлю. Наконец, взгляд привлекали туземцы, почти все одетые в своеобразные плащи «хаули», под которыми трудно отличить мужчину от женщины, — вся разница в том, что мужчины скалывают плащ на груди огромной медной булавкой, а женщины прикрывают одной полою лицо, оставляя на виду лишь левый глаз. У представителей различных классов эта одежда видоизменяется: бедняки набрасывают грубый шерстяной плащ прямо на голое тело, люди зажиточные носят под ним куртку и широкие арабские шаровары, а богачи — великолепное одеяние в белую и голубую клетку, шитую золотыми блестками рубашку и второй полупрозрачный «хаули», сотканный из блестящего шелка и матовой белой шерсти.

Одни ли триполитанцы наводняли в этот день равнину? Нет. У стен столицы теснились торговцы из Гадамеса и Сокны, явившиеся в сопровождении черных невольников, евреи, прибывшие из других городов, со своими дородными женами, которые не закрывают лиц и носят длинные шаровары, негры, покинувшие жалкие хижины из тростника и пальмовых ветвей в соседней деревне, чтобы присутствовать на этом народном празднестве, и нацепившие на себя вместо одежды всевозможные украшения: толстые медные браслеты, ожерелья из раковин и звериных зубов, серебряные кольца, продетые в уши и в нос. Здесь были также люди из племен бенулье и авагир, живущие на побережье залива Большой Сирт, которым родная финиковая пальма дает вино, фрукты, хлеб и варенье. Наконец, среди этого скопления мавров, берберов, турок, бедуинов и «мусафиров», как здесь называют европейцев, расхаживали паши, шейхи, кади и каиды, расталкивая простолюдинов, и толпа покорно расступалась перед обнаженными саблями солдат и палками полицейских, когда те прокладывали дорогу величественному генерал-губернатору этой провинции турецкой империи, подведомственной самому султану.