Собрание сочинений в 12 т. T. 12

Квартал Мандераджо подступает к самым городским стенам; в его тесные улички никогда не заглядывает солнце: в высоких желтоватых стенах домов кое-как пробиты оконца, некоторые из них с решетками. На каждом шагу — лестницы, спускающиеся во дворы, похожие на клоаки; низенькие, заплесневевшие, грязные двери, размытые канавки, темные переходы, даже не заслуживающие названия переулка. У всех дверей, у всех окошек, на перекошенных площадочках, на покосившихся ступеньках копошатся страшные на вид существа — старухи, похожие на колдуний, молодые женщины, бледные и чахлые от недостатка воздуха, растрепанные девочки, полуголые, худосочные мальчишки, валяющиеся в грязи, нищие со всевозможными увечьями и язвами, приносящими им немалый доход, мужчины — носильщики или рыбаки — со зверскими лицами, готовые на любое злодеяние; кое-где в толпе попадается флегматичный полицейский, уже присмотревшийся к диковинному населению, не только освоившийся, но даже сроднившийся с этим сбродом! Словом, истинный Двор Чудес [10], но перенесенный в еще более причудливую обстановку. Улички этого квартала тянутся до Карантинной гавани, а решетчатые окошечки его последних лачуг зарываются в землю, находятся на уровне мостовой и выглядывают на набережную, где все залито ярким солнцем и где веет свежий морской ветерок.

В одном из этих домов, на верхнем этаже, жили Мария и Луиджи Феррато. У них было всего две комнаты. Доктора поразила бедность и в то же время чистота этого убогого жилища. Здесь чувствовалась рука заботливой хозяйки, той самой, которая некогда хлопотала в доме ровиньского рыбака.

При появлении доктора и Петера Батори Мария встала. Увидев брата, она воскликнула:

— Луиджи! Дорогой мой!

Можно себе представить, как она исстрадалась за минувшую ночь!

Луиджи поцеловал сестру и представил ей своих спутников.

Доктор в нескольких словах рассказал, при каких обстоятельствах Луиджи, рискуя жизнью, спас погибавшее судно. Он добавил, что его спутник — сын покойного Иштвана Батори.

Пока доктор говорил, Мария пристально, с глубоким волнением смотрела на незнакомца, и у него мелькнула тревожная мысль: уж не догадывается ли она, что перед нею граф Шандор? Но он тут же успокоился. Как могла она узнать человека, который пятнадцать лет тому назад и вдобавок лишь несколько часов был гостем ее отца?

Дочери Андреа Феррато было года тридцать три. Она все еще была хороша: все те же правильные черты, в больших глазах все тот же огонь. Только в черных волосах появилось несколько седых нитей, свидетельствовавших о том, что, несмотря на молодые годы, она уже успела настрадаться. Преждевременная седина была следствием волнений, усталости и горя, которые выпали на ее долю после смерти отца.

— Теперь мы позаботимся о вас и о Луиджи, — сказал доктор, окончив свой рассказ. — Ведь мои товарищи так обязаны Андреа Феррато! Вы не возражаете, Мария, если Луиджи останется с нами?

— Сегодня ночью мой брат, оказав вам помощь, только исполнил свой долг, — отвечала Мария, — и я благодарю небо, что оно внушило ему эту добрую мысль. Он сын человека, который всегда свято выполнял свой долг.

— Вот и мы считаем, что наш долг сделать что-нибудь для детей человека, который…

Доктор умолк. Мария вновь стала всматриваться в него, и ее взгляд проникал ему в душу. Доктор испугался, не сказал ли он чего лишнего.

— Мария, вы позволите мне называть Луиджи своим братом? — обратился к ней Петер Батори.

— И позвольте мне заменить вам отца, — добавил доктор, протягивая ей руку.

Тут Мария рассказала, как они жили после отъезда из Ровиня, как за ней следили австрийские агенты, отравляя ей существование, как она надумала отправиться на Мальту, где Луиджи должен был обучиться морскому делу, не бросая своего рыбацкого ремесла; рассказала, наконец, о нужде, с которой им пришлось бороться долгие годы, ибо их скромные сбережения быстро растаяли.

Но вскоре Луиджи уже стал соперничать в отваге и уменье с мальтийцами, доблесть которых общеизвестна. Он был такой же превосходный пловец, как знаменитый Николо Пешей, уроженец Ла-Валлетты, который, как говорят, доставлял телеграммы из Неаполя в Палермо, пересекая вплавь Тирренское море. Луиджи с успехом охотился на кроншнепов и диких голубей, гнездящихся в бесчисленных прибрежных пещерах, куда можно пробираться лишь с опасностью для жизни, так как их постоянно захлестывает прибой. Но Луиджи был бесстрашным рыбаком и в любой шторм расставлял сети или забрасывал удочки. Минувшей ночью, когда он услышал тревожные гудки гибнущего парохода, он рыбачил в бухте Мелльеха.

Но на Мальте такое изобилие рыбы, морской птицы и моллюсков, что цены на них очень низки и промысел приносит лишь незначительный доход. Как Луиджи ни старался, его заработка не хватало на удовлетворение их скромных потребностей; поэтому Мария стала портнихой. Им приходилось снимать полутемную квартирку в Мандераджо.

Пока Мария рассказывала их историю, Луиджи, вышедший в соседнюю комнату, вернулся с письмом в руке. То были строки, написанные Андреа Феррато перед смертью.