Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 3

Благодушное настроение, овладевшее королем с той минуты, как его известили о бунте против дворцового судьи, сквозило во всем. Проявленное им необычайное милосердие являлось немаловажным его признаком. Тристан-Отшельник хмуро поглядывал из своего угла, точно пес, которому кость показали, а дать не дали.

Король между тем весело выбивал пальцами на ручке кресла понтодемерский марш. Хотя он и знал науку притворства, но умел лучше скрывать свои заботы, чем радости. Порою эти внешние проявления удовольствия при всякой доброй вести заходили очень далеко: так, например, узнав о смерти Карла Смелого, он дал обет пожертвовать серебряные решетки в храм святого Мартина Турского, а при восшествии на престол забыл распорядиться похоронами своего отца.

- Да, государь, - спохватился внезапно Жак Куактье, - что же ваш острый приступ болезни, ради которого вы меня сюда вызвали?

- Ой! - простонал король. - Я и в самом деле очень страдаю, мой милый. У меня страшно шумит в ушах, а грудь словно раздирают огненные зубья.

Куактье взял руку короля и с ученым видом стал щупать пульс.

- Взгляните, Копеноль, - сказал, понизив голос, Рим. - Вот он сидит между Куактье и Тристаном. Это весь его двор. Врач - для него, палач для других.

Считая пульс короля, Куактье выказывал все большую и большую тревогу. Людовик XI смотрел на него с некоторым беспокойством. Куактье мрачнел с каждой минутой. У бедного малого не было иного источника доходов, кроме плохого здоровья короля. Он извлекал из этого все, что мог.

- О-о! - пробормотал он наконец. - Это в самом деле серьезно.

- Правда? - в волнении спросил король.

- Pulsus creber, anhelans, crepitans, irregularis¹⁵⁰

, - продолжал лекарь.

- Клянусь Пасхой!

- При таком пульсе через три дня может не стать человека.

- Пресвятая Дева! - воскликнул король. - Какое же лекарство, мой милый?

- Об этом-то я и думаю, государь.

Он заставил Людовика XI показать язык, покачал головой, скорчил гримасу и после всех этих кривляний неожиданно сказал:

- Кстати, государь, я должен вам сообщить, что освободилось место сборщика королевских налогов с епархий и монастырей, а у меня есть племянник.

- Даю это место твоему племяннику, милый Жак, - ответил король, только избавь меня от огня в груди.

- Если вы, ваше величество, столь милостивы, - снова заговорил врач, - то вы не откажете мне в небольшой помощи, чтобы я мог закончить постройку моего дома на улице Сент-Андре-дез-Арк.

- Гм! - сказал король.

- У меня деньги на исходе, - продолжал врач, - а было бы очень жаль оставить такой дом без крыши. Дело не в самом доме, - это скромный, обычный дом горожанина, - но в росписи Жеана Фурбо, украшающей панели. Там есть летящая по воздуху Диана, столь прекрасная, столь нежная, столь изящная, столь простодушно оживленная, с такой прелестной прической, увенчанной полумесяцем, с такой белоснежной кожей, что введет в соблазн каждого, кто слишком пристально на нее посмотрит. Там есть еще и Церера. Тоже прелестная богиня. Она сидит на снопах в изящном венке из колосьев, перевитых лютиками и другими полевыми цветами. Ничего нет обольстительнее ее глаз, ее округлых ножек, благородней ее осанки и изящней складок ее одежды. Это одна из самых совершенных и непорочных красавиц, какие когда-либо породила кисть художника.

- Палач! - проворчал Людовик XI. - Говори, куда ты клонишь?

- Мне необходима крыша над всей этой росписью, государь. Хоть это пустяки, но у меня нет больше денег.

- Сколько же надо на твою крышу?

- Полагаю... медная крыша с украшениями и позолотой - не больше двух тысяч ливров.

- Ах, разбойник! - воскликнул король. - За каждый вырванный зуб ему приходится платить бриллиантом.

- Будет у меня крыша? - спросил Куактье.

- Будет, черт с тобой, только вылечи меня.

Жак Куактье низко поклонился и сказал:

- Государь! Вас спасет рассасывающее средство. Мы положим вам на поясницу большой пластырь из вощаной мази, армянского болюса, яичного белка, оливкового масла и уксуса. Вы будете продолжать пить настойку, и мы ручаемся за здоровье вашего величества.

Горящая свеча притягивает к себе не одну мошку. Мэтр Оливье, видя такую необыкновенную щедрость короля и считая минуту благоприятной, также приблизился к нему.

- Государь...

- Ну что там еще? - спросил Людовик XI.

- Государь! Вашему величеству известно, что мэтр Симон Раден умер?

- Ну и что?

- Он состоял королевским советником по судебным делам казначейства.

- Дальше что?

- Государь! Теперь его место освободилось.

При этих словах на надменном лице мэтра Оливье высокомерное выражение сменилось угодливым. Только эти два выражения и свойственны лицу царедворца. Король взглянул на него в упор и сухо сказал:

- Понимаю.

Затем продолжал: