- Ветром унесло колокольный звон в другую сторону, и они не слышали набата. Потому-то они и не поостереглись; жители фермы - безмозглое мужичье - встретили их с распростертыми объятиями. Сегодня утром, пока синие еще мирно почивали, мы окружили ферму и покончили с ними в одну минуту. У меня есть лошадь. Разрешите предложить ее вам, господин генерал?
- Хорошо.
Какой-то крестьянин подвел к генералу белую лошадь под кавалерийским седлом. Маркиз, словно не заметив подставленной руки Гавара, без посторонней помощи вскочил на коня.
- Ур-ра! - крикнули крестьяне. Возглас «ура», как и многие другие английские словечки, широко распространены на бретонско-нормандском берегу, издавна связанном с островами Ламанша.
Гавар отдал честь и спросил:
- Где изволите выбрать себе штаб-квартиру, господин генерал?
- Пока в Фужерском лесу.
- В одном из семи принадлежащих вам лесов, маркиз?
- Нам необходим священник.
- Есть один на примете.
- Кто же?
- Викарий из прихода Шапель-Эрбре.
- Знаю. Если не ошибаюсь, он бывал на Джерсее.
Из рядов выступил священник.
- Трижды, - подтвердил он.
Маркиз обернулся на голос:
- Добрый день, господин викарий. Хлопот у вас будет по горло.
- Тем лучше, ваша светлость.
- Вам придется исповедовать сотни людей. Но только тех, кто изъявит желание. Насильно никого.
- Маркиз, - возразил священник, - Гастон в Геменэ насильно гонит республиканцев на исповедь.
- На то он и цирюльник, - ответил маркиз. - В смертный час нельзя никого неволить.
Гавар, который тем временем давал солдатам последние распоряжения, выступил вперед.
- Жду ваших приказаний, господин генерал.
- Прежде всего встреча состоится в Фужерском лесу. Пусть пробираются туда поодиночке.
- Приказ уже дан.
- Помнится, вы говорили, что жители «Соломинки» встретили синих с распростертыми объятьями?
- Да, господин генерал.
- Вы сожгли ферму?
- Да.
- А мызу сожгли?
- Нет.
- Сжечь немедленно.
- Синие пытались сопротивляться, но их было всего сто пятьдесят человек, а нас семь тысяч.
- Что это за синие?
- Из армии Сантерра.
- А, того самого, что командовал барабанщиками во время казни короля? Значит, это парижский батальон?
- Вернее, полбатальона.
- А как он называется?
- У них на знамени написано: «Батальон Красный Колпак».
- Зверье!
- Как прикажете поступить с ранеными?
- Добить.
- А с пленными?
- Расстрелять.
- Их человек восемьдесят.
- Расстрелять.
- Среди них две женщины.
- Расстрелять.
- И трое детей.
- Захватите с собой. Там посмотрим.
И маркиз дал шпоры коню.
VII. Не миловать (девиз Коммуны), пощады не давать (девиз принцев)
В то время как все эти события разыгрывались возле Таниса, нищий брел по дороге в Кроллон. Он спускался в овраги, исчезал порой под широколиственными кронами дерев, то не замечая ничего, то замечая что-то вовсе недостойное внимания, ибо, как он сам сказал недавно, он был не мыслитель, а мечтатель; мыслитель, тот во всем имеет определенную цель, а мечтатель не имеет никакой, и поэтому Тельмарш шел куда глаза глядят, сворачивал в сторону, вдруг останавливался, срывал на ходу пучок конского щавеля, жевал свежие его листочки, то, припав к ручью, пил прохладную воду, то, заслышав вдруг отдаленный гул, удивленно вскидывал голову, потом вновь подпадал под колдовские чары природы; солнце пропекало его лохмотья, до слуха его, быть может, доносились голоса людей, но он внимал лишь пенью птиц.
Он был стар и медлителен; дальние прогулки стали ему не под силу; как он сам объяснил маркизу де Лантенаку, уже через четверть лье у него начиналась одышка; поэтому он обогнул кратчайшим путем Круа-Авраншен и к вечеру вернулся к тому перекрестку дорог, откуда начал путь.
Чуть подальше Масэ тропка вывела его на голый безлесный холм, откуда было видно далеко во все четыре стороны; на западе открывался бескрайний простор небес, сливавшийся с морем.
Вдруг запах дыма привлек его внимание.
Нет ничего слаще дыма, но нет ничего и страшнее его. Дым бывает домашний, мирный, и бывает дым-убийца. Дым разнится от дыма густотой своих клубов и цветом их окраски, и разница эта та же, что между миром и войной, между братской любовью и ненавистью, между гостеприимным кровом и мрачным склепом, между жизнью и смертью. Дым, вьющийся над кроной деревьев, может означать самое дорогое на свете - домашний очаг и самое страшное - пожар; и все счастье человека, равно как и все его горе, заключено подчас в этой субстанции, послушной воле ветра.
Дым, который заметил с пригорка Тельмарш, вселял тревогу.
В густой его черноте пробегали быстрые красные язычки, словно пожар то набирался новых сил, то затихал. Дым подымался над фермой «Соломинка».
Тельмарш ускорил шаг и направился туда, откуда шел дым. Он очень устал, но ему не терпелось узнать, что там происходит.
Нищий взобрался на пригорок, к подножью которого прилепились ферма и мыза.
Но ни фермы, ни мызы не существовало более.
Тесно сбитые в ряд пылающие хижины, вот что осталось от «Соломинки».